— Иди на хер, Татарский, моя деваха, я ее первым заметил. Может потом и поделюсь, но раза после третьего.
И хохочет. Как же противен этот хохот! Я извиваюсь, толкаюсь, почти кусаюсь, но не ору, голоса нет.
— Ну как отошли, уебки. Я что сказал?
Неожиданно меня резко отпускают и я по инерции падаю на асфальт. Почти у земли меня ловят руки третьего парня. Поднимаю глаза, в них слезы, не хотела плакать, но все это слишком для меня. Этот высокий, с правильными чертами лица, черными волосами и без ужасного оскала, как у его приятелей, но не менее опасный. Он ставит меня на ноги, отряхивает колени и облокачивает на забор. По другому я бы не устояла. Эти два парня стоят в сторонке, не уходят, пьют, курят и ржут, смешны им мои слезы, сволочи.
— Тебя как зовут? — мой «спаситель» стоит близко, но не прикасается, только уперся рукой в стену прямо над моей головой, от чего не менее тревожно. Чувствую себя, как в ловушке.
— Катя, — хриплю я еле слышно.
— Ты с Павлюково?
Киваю и опять пытаюсь уйти.
— Подожди, где живешь?
— Там, — почти трясущейся рукой указываю на наш старенький, но еще довольно добротный дом через дорогу. Парень оборачивается, прищуривается и вновь поворачивается ко мне. Опять он слишком близко, очень близко. Я даже в его черных глазах точки могу рассмотреть. От него тоже пахло алкоголем, но при этом его я почему-то боялась не так сильно, как тех двоих.
— Так ты дочка Ангелины Валерьевны?
— Да, я Катя.
— Блять. Только этого не хватало. Кать. Ты извини нас, мы не хотели тебя напугать. Давай забудем, ладно?
Тут он тянется в карман джинс, достает оттуда свернутые купюры и сует мне их в боковой карман рюкзака.
— Это небольшая компенсация за недоразумение. Только никто не должен об этом знать. Хорошо? Катя? Ты меня слышишь?
Опять киваю. Страх никуда не делся, да тут еще эти глаза, неотрывно держащие меня под присмотром. Не могла от них оторваться.
— Вот и хорошо, — парень отталкивается от стены и отходит на шаг назад, — Только, Катя, никому не слова, поняла? Не надо со мной ссориться, поверь, ничего хорошего из этого не выйдет.
Отворачивается и идет к своим друзьям. Нет бы бежать, а я все стою, дура, пялюсь на них, слушаю обрывки их разговора:
— Идиоты вообще, ей лет 16, девчонка ещё.
— И чё? Будто это проблема.
— Иди на хуй, Татарский, мне здесь еще жить, только проблем с соседями не хватало.
— Ну да, — ржет один из них, — А то папочка разозлиться и денежку давать перестанет. Понимаем.
— Кто бы говорил. Эй, ты че еще здесь? — обернулся и увидел меня тот самый «спаситель», — Ну ка брысь!
Наконец, отмерла и галопом бросилась к дому. С этого дня я записалась в спортивную секцию, а через год подала заявку на факультет физической культуры. И пусть после третьего семестра я ушла оттуда, но больше в обиду себя не давала и не дам. Никогда.
Мы зашли за дом со стороны леса и сейчас шли вдоль забора. Неприятные воспоминания немного покоробили мою уверенность, все таки пробираться, да еще тайком в дом этого упыря было мега опасно, но отступать поздно. Вот наконец и то дерево.
— Пришли, — встаю я и хлопаю по стволу старого развесистого дуба. Вот с ним у меня связаны классные воспоминания, какой у нас здесь домик на дереве был, до сих пор ностальгия захлёстывает. Маринка переминается с ноги н ногу, это я в кедах, а она то в туфлях, все ноги исколола. Ну, сама хотела.
— И что дальше? Здесь такой же забор. Или здесь потайной ход есть?
— Неа, лезем на дуб, видишь ту ветку? Она за забор уходит и наклоняется там почти до земли. По ней ползком и там прыг, метр высоты, не больше. Кто первый?