– Клянусь-клянусь-клянусь, – и я засмеялась. Но тут последовал следующий вопрос, от которого я потеряла дар речи.

– Ты уже целовалась?

– Ну…. Да.

– И как?

– Фу. Мерзко.

– Это я проверил, – он улыбнулся и толкнул меня в плечо.

– Он мне не нравился, – добавила я через пару секунд.

Он это запомнил. И как-то вечером, когда мы читали, наш разговор получил продолжение.

– Рин, скажи, почему ты целовалась с тем, кто тебе не нравился?

Внутренне я вся напряглась, что-то мне подсказывало, что отмолчаться не получится, и мы не врём друг другу.

– Он тебя заставил? – спросил он.

– Нет, никто меня не заставлял, – я выдохнула и прикусила губу.

– Малая, что бы это ни было, это не стоит того, чтоб так переживать.

Я собралась с духом и призналась ему в том, что терзало мой разум и разъедало меня изнутри уже два года.

– Я некрасивая.

– Не понял. В смысле?

– Ну, что непонятного? Не нравлюсь я никому. Некрасивая, – я пожала плечами, и тут на моих глаза по-предательски навернулись слёзы. - Тот пацан был единственный, кто захотел меня поцеловать, и он мне не нравился.

– Кто сказал тебе, что ты некрасивая?

– Никто, но я же не слепая.

Дима встал и вышел из комнаты. Я быстро вытерла мокрые глаза. Так, никаких слёз. Мне и так было стыдно, что Димка стал свидетелем этой слабости, и я ною как пятилетка из-за того, что не со мной никто не хочет играть.

Он вернулся с зеркалом, сел рядом и повернул моё лицо к свету, чтобы оно полностью отражалось в зеркале.

– Ну, покажи мне, где ты некрасивая, – он взял мой палец и поднес к моему лицу.

Я оттолкнула его руку, отвернулась и разревелась. Он притянул меня к себе, я уткнулась ему в грудь и плакала, а он гладил меня по голове, утешая. Когда слёзы закончились, он взял моё лицо руками и начал говорить.

– Я не знаю, почему ты так придумала, где твоя некрасивость, и с кем ты себя сравниваешь в своей упрямой голове. Я скажу, что вижу я. Только не забывай, я пацан и красиво говорить не умею, - он вытер большим пальцем слезинку и продолжил: - Я вижу красивые брови, и я знаю, что они такие, как есть, ты не занимаешься этой фигнёй – сначала выдрать, потом нарисовать. Они упрямые, как ты. И сразу видно, когда тебе что-то не по душе. Умные глаза, большущие и глубокие как космос. Помнишь книжку про Космос, где еще фотографии цветные были? Так вот глаза твои как Земля из Космоса, они как из кристаллов состоят. Как филигрань. И с жёлтым ободком вокруг зрачка, он с лучиками, как Солнце в затмение. А когда ты смеёшься, они блестят. А когда ты волнуешься, начинаешь кусать нижнюю губу, и это очень трогательно, чёрт возьми. И волосы, пушистые, летом рыжие от солнца. Ты такая… Поцелованная солнцем. А ещё ты умеешь светиться, иногда прям сияешь вся. Ты красивая.

Я слушала его, открыв рот. Я никогда не думала, что он может так говорить. Он и правда восхищался тем, что он во мне видел, и это было искренне, я чувствовала это.

– Правда? Честно-честно?

– Честно-пречестно. Ты красивая. А ещё у тебя ноги длинные. И фигура красивая. Ты ещё меняешься, но поверь, твои одноклассницы с круглыми задницами и вторым размером в четырнадцать лет в двадцать будут выглядеть, как тётки.

Он убедительно закачал головой. Я обняла его.

– Скажи ещё раз.

– Ты красивая.

– Красивая как кто?

– Ты как Кейт Мосс, только лучше.

С того момента для меня перестало иметь значение, что же именно я вижу в зеркале, потому что я знала, что во мне видит он.

Тогда я встала, взяла со шкафа его гитару, и, усевшись по-турецки на кровать, дотронулась до струн. Мои руки опять летали как птицы. Это был Eagles «Hotel California».