– Товарищ лейтенант, сколь людей уже положили, нельзя вот так в лоб вперед, нельзя…

– Вот и я говорю, надо придумать что-то, но выбить немца необходимо. Они думают: все, мы выдохлись…

– Правильно думают.

– Правильно-то правильно, только мы не выдохлись, а просто… устали.

– Боеприпасов осталось на десять минут боя.

– Знаю.

– Двое суток не жравши…

– Знаю.

– Раненые…

– Все знаю, рядовой Волохов, но немца с высотки выбить надо!

– И что дальше?

– Выполним приказ. Выбьем немца и…

– И погибнем…

– Если этого требует Родина – погибнем! – заорал из угла раненый особист. – И если ты с этим не согласный, я прям счас тебя, шкура, расстреляю!

– Тихо, тихо, рана откроется, Алексей Алексеевич! – запричитала медсестра, удерживая порывавшегося встать раненого старшего лейтенанта.

– А кто немца бить будет, если вот так, сдуру, людей класть? А? – тихо проговорил Волохов. – С тебя, старлей, вояка – только перед строем расстреливать сопляков напуганных! Кто их учил воевать, кто? Кто супротив танка с винтарем выйдет, ты? Потому не ори и не дергайся, дай разобраться людям, как поступать. Ежели что, потом увидим, кто сволочь, а кто нет. Токо до того времени надо дожить и немца изничтожить. – Все это Волохов говорил тихо, вполголоса.

Ротный напрасно с опаской поглядывал в сторону особиста. Тот молчал. Из-за шторки медсестра махнула рукой:

– Сознание потерял.

– Так вот, Волохов, – облегченно вздохнув, тихо заговорил лейтенант. – Связи нет, что вокруг творится, мы не знаем. Посылал разведку в тыл, за лесом напоролись на немца, еле ушли. Там, где батарея стояла, никого нет, видно, что ушли еще вчера, а может, раньше. Почему нас никто не предупредил об отходе, не ясно, но поскольку приказа такого мы не получили, сам понимаешь…

– Понимаю, – вздохнул Волохов.

– Согласно уставу…

– Если бы на войне все шло согласно уставу, лейтенант… Выводить людей надо. Выводить, иначе без толку ляжем…

– Дак тогда трибунал… – Лейтенант кивнул в сторону раненого.

– Перед судом, если придется, ответишь, лейтенант, то не страшно. На тебе сейчас ответственность за жизни солдат, а ты об чем думаешь? Выведешь батальон, мы еще немцу дадим прикурить.

– Не знаю, правда, не знаю, что делать, подумать надо… – Лейтенант прямо и открыто посмотрел в глаза Волохову.

– Думать некогда, командир, немцы утром ударят, там танки подтянулись, слышно было. Уходить надо немедля, нет у нас чем их остановить, нет гранат, нет патронов, нет ничего, кроме злости. Сдохнуть, конечно, можно, только тогда кто их бить будет? Отойдем, пока нас плотно не окружили, выйдем к своим, вооружимся и будем драться. Я, старый солдат, другого пути не вижу.

– А с этим как? – шепотом спросил лейтенант.

– Этого выносить, как и всех раненых.

– Дак он же знает, что приказа нет.

– Ольга?

– Я здесь.

– У тебя морфий еще есть?

– Осталось совсем немного.

– Уколи старлея, сейчас выносить будем, пусть спит, легче ему будет.

Медсестра вопросительно посмотрела на лейтенанта. Тот молча кивнул и вышел из блиндажа. Волохов встал было за ним, но лейтенант остановил его:

– Ждите здесь.

– Передайте всем командирам подразделений – немедленно прибыть ко мне, – услышал Волохов команду ротного.

Минут через десять в блиндаж набилось с десяток хмурых и заспанных мужиков в шинелях и ватниках. Командирами их назвать было трудно, и не потому, что знаков различий в петлицах было не разобрать. Растерянные и испуганные лица были у этих людей. Они скрывали страх, но он был в их глазах, потухших в ожидании очередного приказа. Никто не сомневался в том, что снова услышит слова о воинском долге, о верности партии и товарищу Сталину, о необходимости остановить и опрокинуть врага… все это уже было на протяжении нескольких дней и ночей. После высадки из эшелона, перед маршем, под проливным дождем они слушали полкового комиссара. Потом после первой бомбежки, похоронив убитых, стоя перед могилой, слушали замполита батальона. Они готовы были драться и дрались. Они выстояли на этом рубеже, выстояли, приняв на себя первые атаки немцев, остановили их и трижды ходили в атаку. Трижды за два последних дня. Они прятали глаза и молча ждали приказа. И они его услышали.