Марта посматривала на сестру косо, с недовольством, однако та была настроена дружелюбно и даже предложила ей шоколадный батончик с орехами. Марта хоть и не успела позавтракать, отказалась, и Юля сама съела оба батончика, громко шелестя обертками, что раздражало Марту.

— У кого-то что-то сегодня слипнется, — пропела Карлова, которая на самом деле очень хотела есть.

— Ведешь себя как ребенок, — заметила Юля.

— Веду себя так, как хочу. Или у тебя с этим какие-то проблемы? — подняла бровь Марта.

— Тебе не кажется, что в тебе очень много гордости? — спросила сестра, глядя на Марту в упор. Она часто говорила то, что думала.

— Главное, чтобы не глупости, как в некоторых, — с достоинством ответила Марта.

— Нет, главное, чтобы это не сочеталось в одном человеке, — хмыкнула Юля.

— Ты на что намекаешь? На то, что я тупая? — вскипела Марта.

Крестова ужасно ее бесила!

— Это твои домыслы. Кстати. — Юля внимательно посмотрела на Марту. — Отец был бы рад увидеть тебя у нас в гостях на свой день рождения.

Марта повела плечиком. Ага, рад, как же. Он был рад ее бросить ради другой дочери много лет назад. Вот чему он был действительно рад. А она ему не нужна. Отец лишь делает вид, что хочет общаться, потому что боится уронить себя в глазах друзей и коллег.

— Думаю, твоя мать не будет в восторге. — Ответ Марты прозвучал резко.

— Моя мать нормально относится к тебе.

— Да уж, нормально.

Марта вспомнила вторую жену отца, ту, ради которой он оставил их с матерью. Она была красивой, холодной и надменной. На Марту производила отталкивающее впечатление эта женщина с холеным стервозным лицом, обрамленным черными волосами. София Николаевна была ровесницей ее матери, но выглядела лет на десять моложе — тонкая, изящная, почти без морщин. Мама Марты проигрывала ей. Она хоть и была привлекательной женщиной, но выглядела на свои сорок и не умела подавать себя так, как мать Юли. Будто королева. Марта не любила Софию Николаевну еще больше, чем Юлю, и знала, что та тоже не питает к ней светлых чувств.

— Думай как хочешь, сестренка, — сказала Юля.

— Не называй меня так. — В голосе Марты прозвенело предостережение.

Юля ничего не ответила, лишь устало провела ладонью по коротким волосам. Совершенно мальчишеский жест. Сняв с себя толстовку, Юля осталась в черной майке, и Марта заметила на предплечье сестры большую цветную татуировку — часы и механизмы в стиле киберпанк. Ее снова уколола зависть, ведь ее мама была против татуировок, а вот Юля могла позволить себе выглядеть так, как хочет.

Всю оставшуюся дорогу девушки ехали молча, словно незнакомки.

В аэропорту они встретились с Иваном Савельевичем, который четко объяснял, кому, кого и откуда встречать, не забывая при этом раздавать таблички с именами прилетающих.

— Крестова, Карлова, и вы, Викентий Порфирьевич, — кивнул он на пожилого преподавателя истории музыки, — будете отвечать за пианиста Феликса Грея из Лондона. Вам — в международный терминал. Табличка при вас?

— При нас, — отозвался Викентий Порфирьевич, поигрывая ярко-желтой табличкой, на которой было написано Felix Grey. — А почему надпись-то на английском? Этот Феликс по-русски шпарит хорошо.

— Потому что так надо, — сурово посмотрел на коллегу Иван Савельевич. Почему — он и сам не знал. Намудрил кто-то из организаторов, подумав, что раз имя и фамилия иностранные, то их нужно написать на английском. Дураков много, всех не перечислить и не упомнить. — Этот ваш Феликс прилетает через час, так что караульте его в зале ожидания международного терминала.