– Валь, не начинай… Уже пора колоть. Давай. Вон, как стонет. Сердце разрывается.

– Руся, ты же – врач. Нельзя так близко к сердцу принимать проблемы каждого пациента! Знаешь, сколько у тебя таких больных в жизни будет? Всем не напокупаешься лекарств! У него вон родители есть. Чего до сих пор не приехали? Небось, по заграницам шляются, а ты последнее отдать решила?

– Хорошо, в следующий раз обязательно учту. Но раз уже купила, то уколи. Или давай я сама.

Замираю, всё ещё не в силах отделить реальность от галлюцинаций. Они говорят обо мне или нет? Я бы хотел почувствовать прикосновения её рук. Душу бы продал за возможность прикоснуться к ней. Но она меня не балует…

После укола случается чудо – боль отступает. Не просто слегка притупляется, как было до сих пор, а почти исчезает. А я вместо того, чтобы наслаждаться этим ощущением, засыпаю.

Мне снится сон. Яркий, романтичный и от того совершенно нелепый и нереальный. Снится маленький мальчик, которого мы с Русей ведём за руки. Я – в закатанных почти до колена брюках. Мы идём по кромке неспокойного моря. На ноги накатывают небольшие тёплые волны. Малыш смеётся каждый раз, когда белая пена добирается до его ножек. Немного слепит солнце. И я ощущаю себя безгранично счастливым. Давно уже ничего подобного со мной не случалось.

Просыпаюсь резко, будто какой-то тумблер внутри переключается. Боль возвращается. Но сейчас она не такая агрессивная, как была до волшебного укола, её можно терпеть. Тихо, но чувствую, что рядом кто-то есть.

– Как вы? Стало легче?

Это она, Руся! Её голос.

– Да, спасибо, ты меня снова спасла, Русалка.

Как хорошо, что она здесь! Я должен попросить у неё прощения, должен объяснить всё… Но она уводит разговор в другую сторону:

– Медсестра звонила вашим родителям… Вам нужны лекарства, которых у нас нет, их надо купить. И вам обязательно нужен офтальмолог – иначе высок риск потери зрения.

Её слова убивают. Ослепнуть – что может быть хуже для молодого мужчины, который отчаянно пытается наладить новую жизнь?

– Родители не приедут, – говорю уверенно, но как-то обречённо. Я давно смирился, что отец вычеркнул меня из жизни, но в глубине души отчаянно надеялся хоть на какую-то помощь и участие. Напрасно.

– Кому ещё можно позвонить? Вас нужно перевезти в Киев как можно скорее – там есть хорошие офтальмологические отделения. Пока ещё не поздно… Поймите, сейчас время играет против вас. Но это нужно договариваться в частном порядке, нанимать машину скорой помощи с медицинской бригадой для сопровождения, у нас нет такой возможности.

Если я и вправду в какой-то затрапезной районной больничке, где даже нормальных обезболивающих нет, то, ясен пень: тут с финансированием – напряжёнка, и никаких плюшек не будет. Но на кой мне жизнь в темноте?

– Фёдор! – вспоминаю, что собирался с ним связаться, пока меня не скрутило от боли. – Посмотри в контактах, он там один такой.

Слышу какие-то звуки – видимо, Руся достаёт из тумбочки мой телефон. Затем она берёт меня за руку, и у меня останавливается сердце от остроты ощущений. У неё такая мягкая и тёплая ладонь!

– Нужно разблокировать, – тычет мой палец в сенсор на смартфоне и тут же отпускает. – Да, есть Фёдор. Вы сами с ним поговорите, или мне ему что-то сказать?

С этим “вы” надо что-то делать, но это – потом. Сейчас нужно как можно скорее узнать, как там Лёха, и объяснить, что я в ближайшее время ему не помощник. Мне бы самому кто-то помог…

– Давай я, – тяну руку, забирая телефон, неловко касаюсь нежных пальчиков и порывисто прикладываю трубку к уху.