Модель свадебного платья подобрали так, что рюши максимально скрывали моё положение. Однако зоркие глаза гостей всё замечали. И время от времени я слышала за спиной шушуканье.

– Да, у нас свадьба по залёту! – с гордостью отбивала свекровь любые упрёки по этому поводу. – И что с того? Кому нужны эти лицемерные условности? Дети современные, они всё протестировали перед браком. И совместимость во всех смыслах проверили, и способность к деторождению, что особенно важно в наше время, учитывая пугающее количество бездетных пар вокруг.

К сожалению, моя мировая свекровь совсем немного успела понянчить Богдана. Она заболела, но долго никому не признавалась в этом. Как мы позже узнали, она испугалась операции и химиотерапии, которые предлагала ей официальная медицина, и доверилась знахарке. Поначалу ей и вправду стало немного легче, но затем болезнь начала прогрессировать. Драгоценное время было упущено. И два года назад свекрухи не стало…

* * *

Весь день меня гложет странное беспокойство. Но ничего плохого не происходит. Денис забирает Богдана из школы, присылает видеоотчёт, вечером по моей просьбе измеряет сыну температуру и укладывает спать. У них – полный порядок. Но интуиция редко меня подводит – и я жду чего-то ужасного.

На рассвете нам сообщают, что неподалёку от города в аварию попал междугородний автобус. Очень много пострадавших, часть из них везут в областную, часть – к нам. Я всего несколько месяцев назад окончила интернатуру и стала врачом, массовую травму принимаю впервые. Звоню заведующему. Он, как солдат – одевается за считанные минуты и приезжает в отделение вместе с первыми “скорыми”. Некоторое время спустя подтягиваются и другие вызванные на помощь врачи. Их, к сожалению, мало – у нас небольшая районная больница, не рассчитанная на масштабные катаклизмы.

Мне никогда ещё не приходилось сортировать пострадавших. За три года интернатуры у нас ничего такого не происходило. Обычно при авариях привозят до пяти пострадавших, которых медики делят между собой в зависимости от повреждений и специализации.

Бегло осматриваю каждого. Молюсь, чтобы Петрович скорее присоединился ко мне. Привыкла всё делать под его руководством, самостоятельные решения мне пока даются непросто.

Беременная женщина. Похоже, у неё сломана рука. Других повреждений не вижу.

– Потерпите, пожалуйста, сейчас освободится рентген, и вас сразу возьмут на снимок, а потом вас осмотрит гинеколог.

Оборачиваюсь, чтобы перейти к следующим носилкам – и замираю. Лицо пострадавшего – в крови, голова забинтована, но даже в таком виде я узнаю его из тысячи…

– Пациент без сознания, большая кровопотеря, – рапортует фельдшер.

– Давай сразу в операционную, – командует Петрович, бегло осматривая мужчину на носилках и качая головой.

Спустя несколько часов, наложив десятки швов и загипсовав дюжину конечностей, заглядываю к заведующему.

– Полюбуйся, – он тычет пальцем в подсвеченные рентгеновские снимки. – Колоритный мужик. Рёбра переломаны – раз, два, три, и вот здесь тоже. Рука срослась кое-как – видать, травматолог не особо парился, когда гипс накладывал. Шрамы забиты татуировками. Его когда-то будто через мясорубку пропустили.

– Он… жив? – спрашиваю осторожно, вспоминая жуткую картинку.

– В реанимации. От прогнозов пока воздержусь.

Рассматриваю рентген, будто фотографию. Много лет назад этот мужчина растоптал меня, уничтожил… Но со временем от ненависти следа не осталось – только тянущая душу обида и не проходящая горечь.

12. Глава 11

Родион

Боль по капелькам выдавливает из меня всё: привычки, мысли, воспоминания, личность. Всё исчезает, будто никогда не было. Даже желание жить, которое у человека, чудом выжившего в аварии, должно быть обострено. Остаётся пустой сосуд в оболочке человеческого тела. Боль заполняет его плотно, затекая во все закоулки. Съедая остатки меня.