Послышался торопливый стук в дверь и шепоток Фотиньи:

– Едут! Князь едут!

– Ни о чем не беспокойтесь, – пробормотал Шишмарев. – Венчание пройдет здесь – князь везет с собой попа; ваша первая ночь будет уже в Извольском, но я позабочусь о том, чтобы супруг ваш добрался до постели сильно пьяным. А теперь я прощаюсь с вами, мне надо…

– Погодите, – схватила его за рукав Лючия. – Где мы встретимся с князем?

– Ну здесь, конечно.

– Нет. Проводите меня в столовую – я встречу князя там.

– Сделаю, – кивнул Шишмарев. – Ну, скорее!

Уже ни от кого не таясь, они вихрем пролетели по коридору, и Лючия ворвалась в столовую в тот миг, когда на крыльце затопали вновь прибывшие. Шишмарев ринулся встречать их, а Лючия, усевшись и раскидав складки платья в продуманном беспорядке, схватила кота, все еще спавшего там, и встряхнула. Кот воззрился на Лючию. Никогда ей не доводилось видеть такого изумления на усатой кошачьей морде, и как ни была взволнована и напряжена Лючия, ей не пришлось прилагать ни малейших усилий, чтобы рассмеяться, так что когда отворилась дверь, вошедших встретил заливистый хохот.

Лючия смеялась – но при этом была настороже. Она увидела высокого светловолосого человека – стройного, статного; увидела, что он сдержан и молчалив, у него изящный вид, выразительный взгляд, но главное – у него страстное, яркое лицо! И он был красив… в самом деле красив, больше, чем она могла надеяться!

От радости, смешанной со страхом, Лючия еще пуще рассмеялась – и каким смехом! Огонь в глазах, ослепительно белые зубы, сияние изящного лица…

Разве могла так смеяться невинная, бесцветная Александра? Да никогда в жизни! Да где ей!

И Лючия увидела, как дрогнули в ответной улыбке губы этого человека… и как дрогнуло его сердце. Он был сражен первым выстрелом, он уже принадлежал ей – с первого взгляда!

В это время кот рухнул на пол, и засмеялись уже все присутствующие. Все смотрели на горемычного увальня, и только князь Андрей не отводил взора от Лючии. Она тоже смотрела на него безотрывно и настолько была упоена своей победой, что не заметила, как потерпела поражение…

Квас у Фотиньи оказался кислым, шибал в нос перебродившим бражным духом. Александра всего глоточек-то и сделала, однако и этого достало, чтобы вдруг обморочно закружилась голова и пошли двоиться предметы.

«Я захмелела! – с изумлением поняла девушка. – Ей-богу! В первый раз в жизни. Как интересно!»

Она тупо наблюдала, как плавает вправо-влево ленивый хозяйский кот, не сводя с нее сонных глаз. Фотинья глядела на осоловевшую княжну с болезненным любопытством. Александра удивилась: как же это она так качается? Закачался и человек в черном парике, несмело заглянувший в комнату и опасливо воззрившийся на Александру. Она с трудом вспомнила, что это Шишмарев, московский знакомый, но ни слова приветствия сказать ему не смогла: замутило так, что пришлось сжать зубы, чтобы не стошнило. Вокруг нее громко говорили – до боли в ушах, – но о чем, непонятно…

– Наконец-то уснула! – воскликнул кто-то с польским выговором, и Александра кое-как уразумела, что речь идет о ней: ведь именно она сейчас неудержимо проваливалась в сон.

– Да, – пробормотала она, – я сплю…

И мир для нее надолго перестал существовать.

…Впрочем, спала она с удовольствием. Это было куда приятнее, чем ощущать немилосердные толчки (Александра поняла, что ее куда-то везут, но куда и зачем – даже думать об этом было выше ее сил), жевать какую-то неудобоваримую еду, пить исключительно Фотиньин квас. Лишь только она чуть-чуть просыпалась и начинала вяло причитать, что ей необходимо по нужде, какие-то двое подхватывали ее с обеих сторон и волокли из тепла в стужу, где она безотчетно делала, что надобно. Каким-то образом она понимала, что эти люди щадят ее стыдливость, не стоят вблизи, отворачиваются… а впрочем, все чувства были в ней подавляемы напитком, которым ее непрестанно пичкали. Когда Александру будили поесть, она просыпалась весьма неохотно, прежде всего потому, что ее никогда не называли настоящим именем, а кликали Лючией или чехвостили ladra, avventuriera или вовсе diavola bambola