Для любого другого молодого человека короткое посещение Лондона было бы всего лишь забавным и, возможно, поучительным приключением. Таким оно было и для Франсуа в первую неделю или две. Он был взволнован непривычностью всего увиденного, доволен своим успехом, очарован людьми, с которыми ему пришлось соприкоснуться. Ему было приятно в Англии, и ему нравились англичане. Но именно потому, что они ему нравились, радость от общения с ними вдруг исчезла.

Вот как писал Хаксли о мыслях дю Трамбле в это время: «Эти приятные, дружелюбные люди, говорившие по-латыни с таким восхитительно смешным акцентом, – все они еретики и потому обречены. Вся нация обречена. Миллионы мужчин, женщин и детей погрузились в духовный мрак, из которого только одна дорога, – и ведет она прямо к вечным мукам. Франсуа ужаснула эта мысль, и давнее ощущение шаткости и иллюзорности того, что обычно называют счастьем, тщеты человеческих желаний вернулось с удвоенной силой. Посмотрите на этих англичан! Как безмятежно проводят они время, словно все у них хорошо! А ведь через несколько коротких лет все они очутятся в аду. Что до него самого, доброе Провидение предопределило ему родиться католиком. Но даже эта неоценимая удача не гарантирует настоящего счастья. Он спасен лишь потенциально. До самого последнего мгновения его жизни грех может уничтожить результаты крещения. Ад не предначертан ему с определенностью, как Елизавете, старому Берли и другим англичанам, но этот ужасный финал для него возможен и даже вероятен при его нынешнем светском образе жизни. Богатство, почести, военная слава, лестное внимание короля, комплименты королевской возлюбленной – чего стоят такие пустяки, если сравнивать их с вечным спасением и исполнением Божьей воли на земле?»

Франсуа рано проникся сильным религиозным чувством и жаждой борьбы с протестантами – еретиками и неверными. С такими мыслями барон де Маффлие вернулся на родину в первые недели 1598 г. Прибыв в Париж, он сразу отправился к своему исповеднику. После бесед об истинном предназначении человека, о вере и пути к спасению Франсуа, по-видимому, нашел ответ.

Он резко изменил свои взгляды, отрекся от мира, и решил стать картезианским монахом. Но почему же отец Жозеф стал капуцином?

В этом нет ошибки или противоречия. Первоначально барон де Маффлие действительно обратил свой взор, жаждущий смирения, аскезы, отрицания себя и полного единения с Богом, на монастырь Гранд Шартрез в холмах над Греноблем. Картезианцы – очень интересный орден. Эта средневековая имитация раннего египетского монашества, выстроенная святым Бруно, просуществовала почти без изменений несколько веков, «никогда не реформируясь, потому что никогда не деформировалась». В те времена картезианцев считали несколько отставших от жизни, когда старые религиозные организации энергично модернизировались и создавалось множество новых.

Выбор молодого человека, вероятно, отчасти был предопределен еще детским впечатлением от визита в парижский монастырь картезианцев. Отчасти, возможно потому, что, приняв постриг у картезианцев, он совершил бы акт наиболее полного самоотрицания, какое было ему доступно. Ведь именно к уходу от своего эго, к жертвенности стремился истовый дю Трамбле.

Это не значит, что устав картезианского ордена был суровее всех остальных. Капуцины обращались со своими телами с не меньшей суровостью. Но капуцины были активны, а не только созерцательны, и они активно контактировали с миром, в том числе и миссионерствуя, тогда как картезианцы жили затворниками и почти в полном молчании.