Ярослав, видимо, все еще не до конца проснулся, поэтому только вздернул высоко брови, но ничего не сказал.

Саша промыла все емкости, нашла пачку кофе в сумках, которые вчера так до конца и не распаковали, и под уютное бурчание машины присела на подоконник.

Ярослав резал сыр.

– Сколько бутербродов будете? – деловито спросил он.

Саша из вредности хотела ответить «ни одного». Потому что только Ярослав мог так спросить, а любой другой человек узнал бы сначала, будет ли она вообще есть.

– Два, – сказала она, потому что голод победил вредность. – И еще два сделайте, пожалуйста, там Степа и Ада тоже проснулись. Только я не знаю, будет ли Ада, может, она на диете.

Подумав, Ярослав вручил ей кусок хлеба с сыром, вчерашними запеченными овощами и зеленью, потом просто нарубил в отдельные тарелки хлеба, сыра и зелени и сказал:

– Тогда каждый сам себе сделает.

Саша уже надкусила очень вкусный и сочный бутерброд, поэтому не смогла запротестовать, только пожала плечами.

Утро все тянулось, ясное и свежее, проснулись Маринка и Гриша, а остальные, кажется, собирались спать до обеда. Маринка поворчала, позавтракала и уговорила всех пойти гулять.

Они побродили по окрестностям, дошли до озера и посидели немного на берегу, любуясь мелко рябившей гладью воды и бегущими по ней отражениями облаков.

После того, как вернулись, Саша с Мариной по заданию мамы отправились наносить визит вежливости к соседке. Татьяна Алексеевна радушно встретила их, усадила за душистый чай со свежими кексами.

Вдохнув аромат трав, которые Татьяна Алексеевна выращивала и сушила сама для чая, Саша первый раз за многие дни расслабилась.

Это был очень-очень знакомый запах, еще тех времен, когда они с Маринкой носились по дачным просекам в шортах из обрезанных джинсов и грязных футболках, порой увиливая от маминых поручений, а порой играя в великих исследователей Дальних Пустошей. Тогда соседские Борька и Сережка были еще мелкими, и взрослые часто заставляли сестер присматривать за ними.

Приводя мальчишек обратно к вечеру или забегая с гостинцами от родителей, Маринка и Саша каждый раз оставались на чай. Правда, раньше у Татьяны Алексеевны была только газовая плитка и к чаю были блинчики, оладушки или сырники, но чай был именно этот – крепкий, терпкий, с запахом лета.

И сейчас Саша просто размякла от накативших воспоминаний и тепла. Она благостно улыбалась, кивая, когда ее о чем-нибудь спрашивали, и поддакивала Маринке, которая трещала без умолку.

– Какие люди! – воскликнул Сережа, выходя из дома. – Девчонки, сто лет не виделись!

Он уже давно не был тем голенастым тощим мальчишкой с вечно разбитыми коленками – оба брата вымахали на голову выше Саши и Маринки, широкоплечие дюжие молодцы, которыми невероятно гордилась их мать.

Впрочем, она всегда ими гордилась. Даже когда они снова и снова разбивали коленки, когда дрались со всеми мальчишками соседней просеки (иногда и с Маринкой) и когда притаскивали ей очередное бездомное животное «полечить».

Ближе к вечеру Саша поймала себя на дремотном чувстве абсолютного довольства жизни. Конечно, бездельничать двадцать четыре часа и семь дней в неделю было совершенно невозможно, но, оказывается, жизненно необходимо хотя бы один раз в году.

Хотя бы раз в году, – строго сказала себе Саша. И что удивительно, ни разу за этот день на ум не приходили не сданные до праздников сводки, хотя Ярослав чересчур часто попадался на глаза. Но каким-то волшебным образом он перестал ассоциироваться с работой и скребущим неприятным чувством неотданного долга.