И раздается детский плач.
     И каждый вечер, за шлагбаумами,
     Заламывая котелки,
     Среди канав гуляют с дамами
     Испытанные остряки.
     Над озером скрипят уключины
     И раздается женский визг,
     А в небе, ко всему приученный
     Бесмысленно кривится диск.
     И каждый вечер друг единственный
     В моем стакане отражен
     И влагой терпкой и таинственной
     Как я, смирен и оглушен.
     А рядом у соседних столиков
     Лакеи сонные торчат,
     И пьяницы с глазами кроликов
     «In vino veritas!» кричат.
     И каждый вечер, в час назначенный
     (Иль это только снится мне?),
     Девичий стан, шелками схваченный,
     В туманном движется окне.
     И медленно, пройдя меж пьяными,
     Всегда без спутников, одна,
     Дыша духами и туманами,
     Она садится у окна.
     И веют древними поверьями
     Ее упругие шелка,
     И шляпа с траурными перьями,
     И в кольцах узкая рука.
     И странной близостью закованный,
     Смотрю за темную вуаль,
     И вижу берег очарованный
     И очарованную даль.
     Глухие тайны мне поручены,
     Мне чье-то солнце вручено,
     И все души моей излучины
     Пронзило терпкое вино.
     И перья страуса склоненные
     В моем качаются мозгу,
     И очи синие бездонные
     Цветут на дальнем берегу.
     В моей душе лежит сокровище,
     И ключ поручен только мне!
     Ты право, пьяное чудовище!
     Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906, Озерки

Когда вы стоите на моем пути…

     Когда вы стоите на моем пути,
     Такая живая, такая красивая,
     Но такая измученная,
     Говорите всё о печальном,
     Думаете о смерти,
     Никого не любите
     И презираете свою красоту —
     Что же? Разве я обижу вас?
     О, нет! Ведь я не насильник,
     Не обманщик и не гордец,
     Хотя много знаю,
     Слишком много думаю с детства
     И слишком занят собой.
     Ведь я – сочинитель,
     Человек, называющий всё по имени,
     Отнимающий аромат у живого цветка.
     Сколько ни говорите о печальном,
     Сколько ни размышляйте о концах и началах,
     Всё же, я смею думать,
     Что вам только пятнадцать лет.
     И потому я хотел бы,
     Чтобы вы влюбились в простого человека,
     Который любит землю и небо
     Больше, чем рифмованные и нерифмованные
     речи о земле и о небе.
     Право, я буду рад за вас,
     Так как – только влюбленный
     Имеет право на звание человека.
6 февраля 1908

«Я помню длительные муки…»

     Я помню длительные муки:
     Ночь догорала за окном;
     Ее заломленные руки
     Чуть брезжили в луче дневном.
     Вся жизнь, ненужно изжитая,
     Пытала, унижала, жгла;
     А там, как призрак возрастая,
     День обозначил купола;
     И под окошком участились
     Прохожих быстрые шаги;
     И в серых лужах расходились
     Под каплями дождя круги;
     И утро длилось, длилось, длилось…
     И праздный тяготил вопрос;
     И ничего не разрешилось
     Весенним ливнем бурных слез.
4 марта 1908

«О доблестях, о подвигах, о славе…»

     О доблестях, о подвигах, о славе
     Я забывал на горестной земле,
     Когда твое лицо в простой оправе
     Передо мной сияло на столе.
     Но час настал, и ты ушла из дому.
     Я бросил в ночь заветное кольцо.
     Ты отдала свою судьбу другому,
     И я забыл прекрасное лицо.
     Летели дни, крутясь проклятым роем…
     Вино и страсть терзали жизнь мою…
     И вспомнил я тебя пред аналоем,
     И звал тебя, как молодость свою…
     Я звал тебя, но ты не оглянулась,
     Я слезы лил, но ты не снизошла.
     Ты в синий плащ печально завернулась,
     В сырую ночь ты из дому ушла.