Янтарный узвар поблескивал в стаканах, на королевском блюде из тончайшего, разрисованного дивными птицами фарфоре сочился волшебной сладостью пирог «Двенадцатой ночи». Теона уже раскладывала его по тарелкам; отдавали терпкостью вишни, чуть горчил ром, в воздухе пахло пряностями и гвоздикой, этим странным цветком мертвых. Теона чуть приоткрыла окно — аромат мороза и свежести ворвался в кофейню, смешиваясь с гвоздичным. Мария с Линой мгновенно узнали этот запах, так хорошо знакомый каждому, хоронившему близких какой-нибудь морозной зимой; когда на сотни километров белой скорбью простирается снег, когда кажется, что впереди у тебя только долгая-долгая зима, когда воздух пахнет раскрывшимися в это утро, чуть застывшими на морозе и обреченными погибнуть на этом снегу гвоздиками; и когда ты знаешь, сколько красоты и печали в этих красных цветах на свежем холмике, уже чуть припорошенном белым снежком.

И вот — чу! — чуть задрожали свечи, приотворилась дверь в кофейню, и легчайшая, никем не замеченная тень, не побеспокоив, не испугав присутствующих, промелькнула в старом серебряном зеркале, лежащем на столе.

Теона пригласила к праздничному столу еще одну, заблудившуюся в веках гостью. Картина старого голландского мастера, которую Теона сегодня забрала у Павла, источала свет ярче многих свечей и освещала кофейню. Незнакомка на полотне стояла у окна, вглядываясь в нечто, видимое только ей.

Лина, как завороженная, смотрела на полотно — в этой картине была неизъяснимая прелесть, печаль и тайна.

— Откуда она взялась? — спросила Лина.

***

Петроград

Осень 1917 года

Этой красной осенью революционный Петроград был полон грозовыми всполохами — уже разгорались пожары будущих катастроф, сам воздух был наэлектризован и пронизан предчувствиями. Однако Ольгу больше всего волновали ее сердечные дела, а все происходящие политические события интересовали ее с точки зрения того, не могут ли они навредить Сергею.

— А друг-то наш Сережа, — однажды обмолвился Николай, — глядишь, скоро поедет на свой драгоценный Север!

Ольга вздрогнула: в смысле?!

Николай тут же разъяснил:

— Папаше его придется поделиться капиталами! А Сергей пусть присоединяется к нашему движению, искупает, так сказать, барские грехи, или дорога ему на Север — будет там фотографировать белых медведей.

Слова Николая камнем упали Ольге на душу. А в конце сентября она узнала от подруги Таты новости о Сергее. Оказалось, что еще в августе он рассорился с отцом, и Горчаков-старший после их размолвки лишил сына наследства и уехал за границу.

Ольга переживала за Сергея — как отзовется в его судьбе грядущая революция, которую, как уверяет Коля, теперь не отменить. И перед страхом за любимого человека меркли все обиды, детские капризы, и все ее придуманное дурное «a femme fatale» слетело как шелуха.

Между тем Николай переживал сейчас самый прекрасный период в жизни — он ждал это время, давно приближал его всеми силами; революция была смыслом его жизни.

— Скоро, Лелька, настанет наша правда, — приговаривал Николай.

А Ольга думала только о том, как сказать ему, что их брак был ошибкой и что им надо расстаться. Наконец страх за Сергея, желание разделить с ним это трудное время подтолкнули ее к объяснению с Николаем.

Она знала, что если сдержанный Сережа — это белое пламя, запрятанное глубоко внутри, то Николай — красное, полное разрушительной силы и ярости, такое уничтожит любого! и предвидела его реакцию.

Николай слушал ее — лицо мрачнело, ярость уже разливалась.

— Значит, наш брак — это просто твой каприз, твоя идиотская шутка?!