– Это не имя-отчество, а просто имя, – пробурчал Пека.

– Точнее, прозвище, – разъяснил Андрюша. – Произносится и пишется через чёрточку.

– А он кто? Сторож?

Пека хмыкнул:

– Чего там сторожить-то…

– А зачем он там живёт? Разве может человек жить в трущобах?

– Во-первых, может, – вздохнул умудрённый жизнью Пека. – Во-вторых, он даже и не человек.

– А кто?

– Он, видимо, бывший домовой, – стал объяснять Андрюша. – А теперь бомж…

– Кто?

– Ну, личность без определенного места жительства… Раньше жил в доме у какой-то старушки, в другом районе, но старушка умерла, а дом снесли. Он поселился на старом стадионе под трибуной, но трибуна потом сгорела. Вот он и перебрался на пустырь. Отыскал подполье под развалинами, там и прописался…

– Разве у домовых бывает прописка?

– Ох, ну это просто так говорится. В общем, живёт, и дело с концом… Мы с ним в прошлом году познакомились, когда там в сыщики-разбойники играли…

– Никогда не видел домовых, – осторожно сказал Олик. – Даже не думал, что они существуют в действительности… А как он выглядит?

– Придёшь – увидишь, – отозвался Пека.

– Неужели он самая настоящая нечистая сила?

– Не вздумай так при нём выразиться, – предупредил Андрюша.

– Разумеется, не вздумаю! Да я же ведь и не в обидном смысле…

– Ни в каком не вздумай, – насупленно произнёс Пека. – И смотри не болтай про него никому. Пим-Копытыч лишних знакомств не любит, особенно со взрослыми…

– Клянусь, что никому ни полсловечка!

Пека сердито махнул полиэтиленовым пакетом.

– “Клянусь”, “клянусь”. А сам всё время языком молотишь… Я вот боюсь, как бы ты про Капа никому постороннему не сболтнул.

Олик прижал к матроске ладони.

– Да что ты! Я же прекрасно понимаю всю ответственность.

– Если и сболтнёт, никто не поверит, – рассудил Андрюша.

– Я никогда в жизни не выдал ни одной тайны, – с печальной гордостью сообщил Олик. Он, кажется, наконец обиделся.

– Мы же на всякий случай предупреждаем, – смягчился Пека. – Ну вот, пришли…

Они миновали последний дом в Полесском переулке и оказались перед стеной сорняковых зарослей.

Стали пробираться еле заметной тропинкой. Олик сразу мужественно зашипел сквозь зубы.

– Скажи заклинашку, – пожалел его Андрюша.

Олик сбивчиво забормотал. И перестал шипеть.

Некоторое время шли по плечи в мягких лопухах – пыльных, зато не кусачих. Обогнули кучу кирпича и сгоревший сарайчик, пролезли сквозь буйные заросли сирени и оказались на лужайке с клевером и подорожниками. Здесь подымались над травой края солидного фундамента из гранитных брусков. Рядом с фундаментом сохранилось каменное крылечко.

Из-под этого крылечка и вылез навстречу трём Укам Пим-Копытыч.

Теперь самое время описать Пим-Копытыча.

Представьте себе футбольный мяч, обросший серой клочковатой бородой и такими же волосами и снабжённый носом, похожим на маленький лапоть. Кроме того, мяч украшали два голубых стариковских глаза. Впрочем, они почти терялись под клочкастыми бровями. Терялись в густой растительности также уши и рот. Вот такой была у Пим-Копытыча голова. И она, голова эта, сидела не на туловище, а на сером растоптанном валенке. Сверху в голенище валенка были сделаны прорези – из них высовывались руки. Тонкие, покрытые рыжей курчавой шерстью, с большими коричневыми ладонями и узловатыми пальцами. Чтобы передвигаться, Пим-Копытыч упирался ладонями в землю и ловко переносил валенок вперёд или назад…

– Здрасте, Пим-Копытыч, – разом сказали Пека и Андрюша. И Олик у них за спиной тоже пискнул “Здрасте”.