Может, помочь ему? Покормить?

Но пусть бы попросил! Сказал! Нет же! Мучается, а не просит! Хотя ведь это - моя обязанность тоже. Разве нет?

-Ева! - вилка, звякнув, опускается в тарелку.

-Да, Александр Евгеньевич, - оборачиваюсь. - Что-то не так? Не вкусно?

-Нет. Нормально. Есть можно.

У-у-у-у, сноб! "Нормально" - кривляю его, не стесняясь - всё равно ведь ничего не видит!

-Я хотел спросить, как ты выглядишь?

-Зачем это вам? Не понимаю.

Не всё ли равно, как выглядит прислуга? Или у таких, как ты... О, то есть, конечно, у таких, как вы, Александр Евгеньевич, пунктик такой - всё вокруг должно быть прекрасно, даже кухарка?

-Любопытно. У меня в голове картинка появилась на твой счет. Интересно, совпадёт или нет.

Это как так, картинка? Ой, странный какой-то! И может, мне враньё выйдет боком, но чувство юмора, пожалуй, единственная сила, которая не позволяла мне в трудные времена сойти с ума от безнадёги. Отвечаю с тяжёлым вздохом:

-Мама у меня была красавицей в молодости. Не знаю, как её угораздило за папу замуж выйти. Хотя... говорят ведь, что мужчина должен быть всего чуть красивее обезьяны. Он был красивее. Чуть-чуть. Я в него. Лучше бы была в маму.

-Сочувствую. Но все-таки. Конкретнее!

Устав тыкать в тарелку вилкой, он все-таки берёт кусок мяса рукой и отправляет себе в рот.

Пялюсь.

Сказать наверняка, привлекательна у него внешность или нет, трудно. Потому что вся область глаз закрыта повязкой. Но линия челюсти... Но подбородок... Но губы... Особенно губы... Хотя! У мужика не бывает красивых губ, так? Или бывают? Он - О Б Ы Ч Н Ы Й! Но какая-то другая, неправильная, капризная Ева, живущая где-то внутри меня, ужасается такой нечестной формулировке и не желает считать этого мужчину обычным.

Обычный! Правильно, Ева? Что там было? А!

-Нос длинноват. Моя бабка по отцовской линии грузинкой была. Всю породу перепортила... нехорошая женщина! Усы опять же... Приходится брить. Это такие муки, я вам скажу!

-О, и не говори, могу себе представить, - очень серьёзно говорит он. И мне так, по тону, кажется, что стебётся, а улыбки нет.

Угу! Дальше.

-Что ещё? Глаза у меня красивые, - ну, хоть где-то же могу я себя похвалить? - Ресницы длинные, густые.

-Свои?

-В смысле, не от бабки ли достались? Нет, свои! Чисто мои! А вот брови... - делаю театральную паузу, стараясь не засмеяться и не переиграть.

-Постой-постой, дай-ка угадаю! - машет вилкой в воздухе, рисуя какие-то круги. - Брови, как у Брежнева, сросшиеся. И их тебе тоже приходится брить?

-Типа того. Угу. Монобровь. Модно сейчас. Не брею. Так хожу.

-Хм. Бе-едная девочка. Не пожалела тебя природа, - отправляет в рот кусочек мяса. Снова пальцами. Облизывает подушечки. Зубы у него крепкие. Белые. Конечно, бабла куча - что ему стоит купить себе самые крутые протезы на весь рот? Но внутрення Ева на эту мысль тут же подсовывает свою - какая разница, протезы это или нет, если красиво?

Хочется хоть немного обелить себя. Потому что мне вдруг перестаёт нравиться, что он думает теперь обо мне, будто я страшна, как смертный грех! И я начинаю себя хвалить:

-Ну, хоть фигуру мне женская судьба подсунула красивую - я в меру худенькая, пропорционально сложенная...

-Волосы темные?

-Да.

-Глаза карие?

-Да.

-Грудь "троечка"?

-Да-аа... что вы себе позволяете!

И он хохочет! Пытаясь сквозь смех извиниться! И я, зажимаю себе рот, чтобы не хохотать вместе с ним! Но не получается. Фыркаю тоже.

-Простите, Ева! Я не хотел пошлить! Но как-то само получилось! - выдаёт, наконец, членораздельно.

-Да, ладно! Ничего страшного. Я люблю юмор.