За спиной мерно стучали часы, скреблись в окна ветви акации, время от времени поскрипывал пол, а со стен смотрели маршалы и генералы. Приемную Сэ украшали портреты взбалмошной Раймонды и шпалеры с ланями… Теперь ничего этого нет.

Арлетта всегда любила Сэ больше грозного Савиньяка. Три подруги в один год стали хозяйками трех почти соседних замков и женами троих друзей. Как это умиляло местное дворянство… но мир обезумел. Сэ сожгли в ночь смерти Жозины. Если б не барон из Бергмарк, графиня Савиньяк угодила бы в лапы сторонников глупыша Робера, и что потом? Встала бы она на колени? Из-за ковров и картин – нет, а спасая свою жизнь или, что страшнее, жизни близких? Как просто быть гордой издалека, когда все позади, а дети на той войне, от которой избавит только победа. Их победа, иначе просто не может быть.

– Господа, – голос Валмона звучал хрипло и прерывисто, – вам проще, чем мне. Вы можете встать на колени, а я не способен и на это. Мой бывший сын и бывший наследник приятельствует с агарисским самозванцем, а я могу лишь проклинать судьбу и помогать северным армиям и ополчению маршала Дорака. Конечно, никакое золото не искупит позора, покрывшего дом Валмонов…

– У вас не один сын, дорогой Бертрам! – спохватилась Арлетта. – А вашу помощь переоценить трудно. Лионель… Один из моих сыновей пишет, что купленные вами пушки выше всяких похвал.

Последнее письмо добиралось до Савиньяка без малого два месяца. О пушках в нем не было ничего, потому что пушек не было, но ходатаям нужен намек. Она намекнула.

– Графиня Савиньяк, – произнес дрожащий высокий голос, – графиня Савиньяк! Мы…

– Мы умоляем вас, – подхватил Агирре, – мы привезли письмо… Его подписало семьдесят два семейства… Мы просим переслать его графу Лионелю…

– И маршалу Дораку!

– С его здоровьем вернуться в строй! Неслыханное мужество…

– Во имя Создателя, будьте милосердны!

– Ваши дети вас послушают! Они всегда были почтительными сыновьями…

– Нас вынудили. То, что творили Колиньяры…

– Гаржиак отказал узурпатору в помощи. Мы тоже откажем…

– Это интриги Агариса…

– Эсператисты всегда… Всегда стравливали талигойцев друг с другом!

– Проклятье им!

– И Гайифе… Павлин привык воевать чужими руками…

– Наши дети защищали свою свободу и свою честь…

– Да, но они не желали зла Талигу!

– Мой сын – истинный талигоец…

– Только ваш?

– Перешлите письмо! Промедление смерти подробно!

– Графиня, вы же из знаменитой семьи. Вы – звезда Эпинэ, неужели вы хотите, чтобы сюда пришли эти… эти полушады?!

– Я готов оказать посильную помощь ополчению Приморской Эпинэ…

– Мой внук не хотел участвовать в мятеже! Его вынудили… Робер Эпинэ вынудил! Нельзя одинаково карать зачинщиков и тех, кого угрозами…

– Что с вами, барон? В начале зимы вы гордились выходками вашего сына!..

– У вас нет совести, Клод! И никогда не было…

– Будьте нашей заступницей! Арлетта… Я не оговорился, я старше вас, я помню вас еще невестой, вы всегда были так добры!..

Она была не добра, а лишь вежлива. Добрым был Арно, за что и поплатился.

– Графиня, ответьте же!

– Скажите хоть слово!.. Одно только слово. Во имя Создателя!

Быстрый взгляд поверх склоненных голов и едва заметный кивок Бертрама. Все идет, как задумано, а графиня Савиньяк выдержит. Графиня Савиньяк возмущена и обижена. Ей до безумия жаль сгоревшего дворца, особенно шпалер и алатского хрусталя… Или буковых панелей и портьер алого бархата? Неважно! В мятежных графствах никто и никогда не узнает, что ходатаи ломились в открытые двери. Перемирие будет выстрадано, только тогда его не нарушат. Если б только с Арно был Валмон… но муж слишком хорошо думал о тех, с кем пил вино и болтал о дамах и охоте. Он поехал к Борну даже без адъютанта.