— Как ты могла, Лина? Я ведь растил тебя для себя. Как ты могла?!

Долго в тот вечер еще все кричали. Я плакала и пыталась убедить мать, что не отдам этого ребенка. Он мой. Я буду для него самой лучшей мамой. Только всем плевать. У меня нет права голоса и на следующее утро меня отвезли к гинекологу.

В женской консультации осмотрели, сделали УЗИ. С малышом все хорошо. Он совершенно здоров и прекрасно развивается для своего срока в шесть с небольшим месяцев. Я тихонечко улыбалась, поглаживая живот и надеясь, что сейчас мы поедем домой, все начнет налаживаться.

— Зайди, — меня позвали в кабинет заведующей. — Вот это, — она протянула бумаги. — тебе надо подписать, Лина.

— Что это? — взяла в руки какие-то документы.

— Просто подпиши и не порти жизнь ни мне, ни себе, — холодно говорит мама. — Тебе учиться еще! — давит на больное. — Ты же адвокатом мечтала стать! Я дам денег на институт. Подпиши, — требует.

— Что это? — повторяю свой вопрос.

— Согласие на прерывание беременности, — объясняет врач.

— Но…

— Это не аборт. Это другая процедура, Лина, но твоя мама права. Зачем тебе лишние проблемы? У тебя впереди целая жизнь.

— Нет, — отрицательно покачала головой снова закрываясь от всех.

— Послушай! — срывается мать. — Я еще раз тебе напоминаю! Пока я за тебя отвечаю, будет так, как сказала я! Тебе нужны проблемы с ментами? У тебя нет ни работы, ни своего жилья, ни образования! Этого ребенка сдадут в детский дом. Или ты надеешься, что я буду с ним сидеть?

«Нет, конечно!» — хочу сказать, но не могу произнести ни слова. — «Ты со своими то детьми не сидела, что говорить о внуках?»

Внутри все застыло. Время вокруг тоже застыло. Они еще что-то кричат, а я опять закрываюсь. Ухожу в себя. Слабое ничтожество, не способное бороться. Это про меня… Ненавижу себя за это, но горло так сдавило спазмом, что мне больно сделать вдох. Голос просто пропал. Я молча задыхаюсь от страха, не слыша никого вокруг.

Документы были подписаны. Вкололи успокоительное, пытаясь хоть немного привести меня в чувство. В потерянном состоянии привезли в больницу. Старый городской роддом. В то время лучший из двух существующих.

Мать снова исчезла из моей жизни. Все исчезли. Привычно одинокая я ждала своей участи. Препараты, капельницы, ночи без сна. Мне не хотелось жить. Не знаю, за счет чего держалась.

Потом была страшная процедура, название которой мне никогда не вспомнить, да я и не хочу. Первую я не выдержала до конца, мне стало плохо от собственного крика и давления в двести.

Откачали. На следующий день повторили, влив в меня какую-то дрянь.

— Малыш больше не шевелится, — хриплю медсестре, меняющей капельницу.

— Так должно быть, — ответила она. — Как только начнет болеть живот, позови, мы переведем тебя в родильный блок.

Он начал болеть только на следующее утро. Меня переместили в другое отделение, в отдельную палату, где стоит кровать и большое гинекологическое кресло. На окне нет занавесок, только решетки.

Я лежу головой к этому единственному окну. В посиневшей от капельниц руке очередная игла с препаратом. Мне кажется, я в своей жизни ни до, ни после этого случая, никогда так не кричала. Это была не боль, хотя и она была невыносима. Это был дикий, животный ужас и отчаяние такое сильное, что удержать его внутри было невозможно.

— Тише… Шшш… — анестезиолог.

Единственная женщина, что оказалась добра ко мне. Она ищет вену на истерзанной руке, гладит кожу прохладными пальцами.

— Заставили, да? — спрашивает тихо. Киваю и снова кричу. — Ччч, — гладит теперь по волосам. — Ты уже ничего не можешь изменить.