– Прошлое – это единственное, что остаётся у раба и никто не в праве покушаться на него, – прямо, глядя в глаза, ответил он.

– Это правда, – с готовностью подтвердил его слова Растус, – хозяин не в праве выведывать у раба какие-либо тайны, так как они могут коснуться семьи или, в случае отсутствия таковой, любимых.

«У тебя есть любимая?» – наклоняю голову на бок, будто так смогу разглядеть ответ.

Позволяю себе ещё немного полюбоваться такими, благодаря цвету, нежными и в тоже время сильными, заслуга обладателя, глазами.

Резко, одновременно делая шаг назад, поворачиваю голову ко второму приведенному рабу.

«Совсем мальчишка», – прохожусь по нему взглядом и привязывают его наручи к себе.

– Ну а ты, видимо, сделаешь меня богатой, – ехидно интересуюсь и тяну за связующую нить. Понравилось мне так проверять своих рабов на выдержку.

Парень чуть скривился, но сохранил лицо. К слову, лощеное лицо. А вот надменный взгляд его карих, выглядывающих из-под длинной, белокурой чёлки, глаз мне совсем не понравился. Дергаю за нить сильнее, после чего парня скручивает, и он падает на колени, при этом нечто наподобие "сука" срывается с его губ.

– Она самая, – хмыкаю в ответ.

– Его зовут Олав, – меж тем представляет парня Растус, – бывший, лучший ученик Академии магии, факультета огненных наук. Единственный сын Свейнов – самых богатых людей города. Родители погибли год назад, жены и детей нет, поэтому все его имущество теперь ваше.

– Как стал рабом, тоже не скажешь? – обращаюсь к парню.

– Отчего же, – криво ухмыльнулся он, – я убил своих сокурсников.

– При каких обстоятельствах?

– А вот это вас, госпожа, не касается.

– Угу, – отхожу от своего «имущества» и со стороны оглядываю взглядом, – дерзкие у меня рабы, – выношу вердикт, улыбаясь, – Ну с этим разберёмся.

– Вы довольны, госпожа, – раболепно поинтересовался Скрем, чем напомнил о совей недавней выходке.

– Вполне, – киваю, – А теперь скажи-ка мне, Скрем, что ты там про магию только у одной из нас говорил? Кем ты меня называл?

– Простите, – мужчина повинно склонил голову, – моё поведение не достойно, но мне пришлось. С главным судьей шутки плохи, разжаловать может, а у меня и так куча нарушений. Жена беременна. Про то, что магия будет только у одной из вас он нам сказал. Он же и велел нам, если что, сыграть на этом. Промаха, сказал не простит. Либо купленных специально для этого случая рабынь втюхивать, либо никого. Сказал даже близко вас к судному дому не подпускать. А вы замену потребовали. Вот я и решился. Дурак. Лучше бы разжалование, – совсем поник Скрем.

«Фы, если надеется на жалость, то не на ту напал. Меня то небось жалеть не собирался. Ненавижу! Сначала сделают гадость, а потом плачутся. Я не хотел, так получилось. Тьфу!»

– Что же вашему судье рабов жалко? – из-за клокочущего негодования вопрос прозвучал чуть резче.

– Можно и так сказать, – взял слово Растус, – Рабство — это крайняя мера. Положена только за систематические, либо грубые нарушения, такие как убийства или разбой. Мелкие, как правило, отрабатываются без рабства, либо выкупаются. В месяц обычно один два осужденных на долгий срок. А из благородных, как эти, и того раз в год, когда и раз в два, в три года. Судья таких всегда сам покупает, а уже потом перепродаёт.

– Угу, после того как все соки и денежки выжмет, – делаю вывод, – это что же, вы его сейчас кинули?

– Выходит так, – снова подтвердил Растус, – Они даже на витрину не были выставлены. Ждали, прямо в приёмной, будто и не было ещё суда.

– И когда же судья поймёт?