Пораженная, я молчала, не зная, как реагировать.

- Ты, Аяна, больше не вздумай от меня бегать. Мачеха тебя не примет обратно, ни один дом не примет. Будешь у меня под порогом замерзать, и я не впущу, - он хотел еще продолжать свою речь, однако за стенами дома послышались голоса и лай собак. Мужчина вышел, а я так и осталась лежать, открывая беззвучно рот от изумления.

Поскольку я почти что пришла в себя, не считая болевых ощущений по всему телу, то отчетливо понимала, что обращался мужчина именно ко мне. А значит и раньше они с этой сварливой Сырзой говорили тоже обо мне.

Это выглядело как бред сумасшедшего, но мой аналитический ум оперировал языком фактов. Уже примерно предполагая, что увижу, я, стараясь не поддаваться панике, которая ничем бы мне сейчас не помогла, опустила глаза вниз.

Даже под толстым одеялом было видно, что тело моё внезапно стало очень худеньким. Наверное, такой я была, только когда вышла замуж. Потом, после аварии, уже никогда.

Сделав усилие, я откинула одеяло, обратив внимание на свои тонкие, но крепкие руки. Под одеялом в полотняной влажной рубашке лежало незнакомое юное женское тело. И тем не менее, оно принадлежало мне. Я жила в нём, дышала и двигалась. А еще на открытых участках были видны обморожения и ощущалась неслабая такая боль. Однозначно, это была я.

Прикусив губу, я осторожно, чтобы не сдвинуть повязки, вернула одеяло обратно. Наверное, если бы я не имела отношения к науке, отреагировала бы истерикой. Уж больно невероятное открытие. Но я привыкла анализировать факты и версии. И никогда раньше не говорила “этого не может быть”. Да может быть всё! Какие только дичайшие теории не находили подтверждения в последствии. Знать бы, что с этим всем теперь делать и как жить. Я даже не знала, надолго ли со мной эта трансформация. Может, вообще, я сейчас моргну и очнусь в своём старом, скрипучем и искалеченном теле.

Для чистоты эксперимента я даже поморгала. Ничего не изменилось. Более ничего я пока поделать не могла, поэтому прикрыла глаза снова. Странно, но особого шока или страха не было. Наверное, какая-то внутренняя система сохранения рассудка сработала.

В голове у меня крутилась строчка из песенки Высоцкого “Хорошую теорию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем.”.

Спасибо, господи, что хоть в баобаб не переродилась. И кто там еще в этой песне был…

Хотя если припомнить разговор старика и женщины, то, возможно, стоять колыхать листочками в саванне было бы спокойней, чем лежать здесь. Проданной, как живой товар.

Ладно, с этим мы разберёмся. У нас вообще-то давно в прошлом и рабовладельческий строй, и крепостное право…

Тут меня озарила еще одна мысль, вернее один большой вопрос. Кто сказал, что это в прошлом? Ведь я не имела понятия не только: кто я, но и “когда” я. Одно успокаивало: я, судя по всему, на знакомом до последней снежинки, Крайнем Севере.

Вернулся Уайбан, поговорив с кем-то на улице. Мне в тот момент было не до того, чтобы прислушиваться.

Я лежала, не шевелясь, делая вид, что сплю. Но подскочила, как ужаленная, когда почувствовала шершавую руку на своей грудной клетке.

- Не смейте меня трогать! - заверещала, прижавшись спиной к бревенчатой стене. Над лежанкой была натянута медвежья шкура, жесткие шерстинки которой теперь нещадно кололи меня сквозь рубашку.

Уайбан сплюнул на пол, зло зыркнув на меня.

- Ты жена моя! Сейчас вышвырну голой на снег, чтобы знала, как мужу перечить!

На снег мне не хотелось, значит, нужно было как-то по-другому договариваться.