За свою не очень-то долгую жизнь Рэми худо-бедно научилась признавать свои ошибки – в конце концов, она была умной девушкой, – но вот извиняться не умела и не любила. Впрочем, в этой ситуации ей было по-настоящему стыдно за свой срыв, и она бы, очевидно, нашла бы в себе силы для такого шага, если бы не свалившаяся на неё новость о завтрашней свадьбе, которая попросту выбила почву из-под её ног.

Возможно, Рэми была несколько самоуверенна, но ей в самом деле казалось, что расстроить эти матримониальные планы ей вполне по силам. Более того, она убедила себя, что вполне преуспела на этом пути, и выбранная ею стратегия великолепно подходит для подобных целей. В своих мечтах Рэми уже видела триумфальное возвращение на родину и представляла себе, с каким торжеством взглянет на отца, празднуя свою победу.

Все её фантазии разбились о фразу Эртана: «Только войны с твоим отцом нам ещё не хватало».

От досады принцесса расплакалась.

Она так зациклилась на своей проблеме и на своём твёрдом желании отстоять собственную независимость, что у неё как-то из головы вылетело, что речь идёт о международном конфликте. С самого начала она рассматривала ситуацию только и исключительно в манере: «Отец выдаёт меня за своего ставленника, надо взбунтоваться и отказаться!» Она совсем, совсем забыла о том, что это не какую-то там Рэми отдают замуж за какого-то там Эртана, а ниийский король благословил брак дочери с марианским ралэсом.

Она не подумала об этом в начале, а потом Мариан с его лёгким вольным нравом не дал ей поводов задуматься о статусе жениха, в манере которого ничто не напоминало о том, что он является правителем.

Теперь Рэми понимала, что эта ошибка была фатальной. Она не учла в своей стратегии самое важное, ключевое звено: политическую подоплёку. Вне зависимости от невыносимости её характера, Эртан уже не мог отказаться от этого брака, потому что отказ такого рода был бы воспринят ниийской стороной как оскорбление.

Для принцессы такой промах выглядит совершенно недопустимым, и Рэми плакала именно от огорчения, что так сглупила в столь очевидном вопросе, позволив эмоциям взять верх над логикой. Ведь всё лежало на поверхности, даже неумный человек мог бы увидеть самое важное, а она – попросту зациклилась в привычной ей схеме борьбы за свою свободу и в упор не увидела очевидного.

Исправлять что-то было поздно, хотя в её голове и мелькали мысли об обычном простецком побеге – но она трезво оценивала свои умения и перспективы. Первые отсутствовали напрочь, вторые рисовались в самом мрачном свете: неприспособленная к простой жизни принцесса попросту не знала, куда идти и где искать помощи, не говоря уж о том, что в Мариане у неё не было ни друзей, ни хотя бы знакомых.

Рэми не осознавала, что совершает ошибку, превентивно записывая всех знакомых марианцев во враги. Она могла поговорить с Эртаном, который по умолчанию счёл, что, раз уж она приехала, значит, согласна, – и Эртан бы, вместо того, чтобы направлять свои усилия на попытки сблизиться с нею, перенаправил бы их на поиск устраивающего обоих решения. Она могла бы обратиться к Рассэлу, который, без сомнений, выдал бы на-гора десяток безумных планов, если не решающих вопрос, то, по крайней мере, откладывающих свадьбу на неопределённый срок. Она могла бы рассказать о своей беде даже Лис, и та, ведомая своим чувством справедливости, подорвалась бы ажно в Ниию, чтобы лично решить этот вопрос с королём. Да что там Лис, даже слуга из холла придумал бы что-нибудь, по крайне мере, предоставив беглой принцессе кров и взявшись за роль парламентёра между ней и А-Ларресами!