– Проституткой устроилась! – решила бабушка, раскидывая мои вещи. – Матушки!

Я с ужасом наблюдала, как она рвёт мои чулки. Кинулась на спасение дорогостоящего белья. В слезах вырвала у старухи белый шёлк и чёрный гипюр. Стала поднимать раскиданные учебники.

– Позор на мою седую голову! Внучка - проститутка!

– Что ты говоришь?

Я в надежде смотрела в гостиную, но мамы дома не было. Бабка поливала меня грязью. Её страшные слова вызывали ещё больший шквал слёз.

– Ничего не делала! – кричала я, пятясь от разъярённой бабки в свою комнату.

– Я Любиму Вольдемаровичу говорила, какая ты хорошая девочка, какая скромная и образованная. А ты проститутка!

– Я не-не…, – я сама стала заикаться.

– Спала с этим цыганом?!

– Нет… Бабушка!

В ужасе от происходящего я кинулась в свою комнату. У меня не было замка, и я ожидала, что старуха ворвётся следом, но она оставила меня в покое. Я быстро стала снимать свою новую одежду, словно она тифозная. Какой ужас! А вдруг она права, и я проститутка? Зачем я взяла от Криса столько денег? Как ненормальная решила шикануть, а сама ничего из себя не представляю.

Слёзы перешли в истерические всхлипывания. Я аккуратно сложила вещи, решив, что завтра верну их в магазин. И дублёнку, и сапоги тоже… надо.

– Где моя юбка?! – донеслось из коридора.

– Я…я…я порвала её!

– Кобыла хромая! Дрянь неблагодарная! Это была моя юбка!

Я закуталась в свой старый фланелевый халат и, поджав к груди колени, села на кровать. Что-то было не так со мной. Так остро чувствовала свободу, когда покидала квартиру, а находясь здесь, становилась совершенно безвольной.

Бабка пришла через минут десять с благодушным лицом.

– Наталья, девочка моя, – лукаво протянула она и уложила на кровать алый атлас. – Я тебе платьице купила и туфельки.

Она поставила на пол алые туфли на каблуке.

– Приведи себя в порядок. Скоро Любим Вольдемарович за тобой приедет. Сходишь, как приличная девушка, в ресторан. Все эти заики сидевшие только пользоваться тобой будут, а Любим - мужчина взрослый, он женится. И будешь ты счастлива. Не будь как мать. Не падай ниже плинтуса. Она паскудная баба, пьёт и ебётся с кем попало, сучка она. А ты у меня не такая. Ты девочка хорошая, ты достойна и в платье, и в ресторан, и с мужчиной приличным.

Я отрицательно мотала головой. Отрицала всё, что от неё исходило. Я ненавижу её, ненавижу ремень военный, что она хранила. Толстая кожа, твёрдая бляшка. Всё, о чём говорил Егор, я на себе испытала. Бабка меня била, когда я была ребёнком. А детей бить нельзя!

– Давай не будем ссориться. Я уже договорилась. Сходишь, посидишь. Не понравится, другого найдём.

Она ушла. От платья разило духами «Красная Москва» и веяло чем-то страшным.

В дверь позвонили, послышались голоса. Я продолжала не двигаться, задыхаясь от отчаяния. Мне бы Крису написать, так он прислал сообщение, что сейчас на работу уезжает и не сможет отвечать. И мамы нет. А я… я слабая безвольная мышь.

На пороге комнаты появился мужчина, заняв весь дверной проём. Это был Любим Вольдемарович. Видела его однажды в детстве, ничуть не изменился, стал ещё более противным. Впервые видела мужчину в шубе до пят. Не удивлюсь, если шуба соболиная. Пуговицы расстёгнуты, под верхней одеждой - дорогой чёрный костюм и белая рубаха. Старческое сморщенное лицо расплылось в улыбке. Зубы белые, все вставные, и в переднем верхнем блистал брильянт.

– Натали, – развёл руками старик, пальцы его страшных и противных рук были увешаны золотыми кольцами. – Я жду тебя, девочка. Давай быстрее, у нас столик заказан.