Андрей расстегивает пуговицы на воздушной блузке Любы, припадает к ее грудям в поцелуе, рычит, постанывает, нетерпеливо их мнет.

«Порвешь, Андрюша… Погоди, дай я сама ее сниму», – игриво произносит Любаша.

«Хочу тебя… Трахаю ее, а представляю тебя. Всю душу ты мне вытрепала, Любашка. Жду не дождусь, когда станешь моей»…

– Пожалуй, пора прекратить… хм… демонстрацию, – сухо произносит Чеслав.

Не ожидала от него, если честно… Все молчат. Поднимаются и шумно задвигают стулья. Выходят из зала не прощаясь.

Торопливо сгребаю провода в огромную сумку, бросаю туда же проектор, бумаги и направляюсь к выходу.

– Дана Алексеевна, – зовет меня Иван Дмитриевич.

– Я… Я потом, ладно? Потом...

У меня шок. Знаете, наверное, такую боль испытывают раненные на поле боя солдаты. Судорожно прижимают ладони к кровоточащей ране, пытаясь сместить сломанные кости, болтающиеся обрывки мяса, капилляры… А мне что держать? Разбитое сердце?

Наверное, его… Холодный воздух несет ароматы реки, пожухлой листвы и древесной смолы. Забирается под одежду, пощипывая кожу… Плотные, серые тучи скрывают солнце. Серость, безликость и беспросветность… Прямо, как моя душа сейчас…

Я живу недалеко от больницы, всего в десяти минутах ходьбы. Однако сейчас пешей прогулке предпочитаю такси. Сегодня особенный случай – моя жизнь разделилась на две части… Разверзлась, как земля под ногами. А я в невесомости… Не понимаю, как жить и что делать? Задыхаюсь просто… Дышать не могу… Вот тебе и чувство самосохранения.

Сую водителю наличные и, прижимая сумку с проектором к груди, направляюсь к подъезду.

Вспархиваю по ступенькам крыльца и тихонько, задержав дыхание, проворачиваю в замке ключ. Вхожу в дом на цыпочках, понимая, что моя чрезмерная предусмотрительность излишня – Любаша воет так, что и грохот не услышит. А Андрюша-то мой тоже хорош – стонет ей в унисон. Рычит и, очевидно, толкается бедрами что есть силы – пока не вижу этого, зато слышу, как протяжно скрипит кровать.

Мерзость какая… Оглядываю квартиру, думая не о грядущем разводе, а о куче нестиранного белья в ванной. Да и полотенца там висят вчерашние…

Интересно, они и это обсуждают? Мою несостоятельность как хозяйки? Не только профессиональную непригодность?

И зачем мне думать об этом сейчас? Не дом это вовсе… Дом, но не мой. Чужой…

Бросаю сумку на полу и, не разуваясь, прохожу в спальню.

Красное лицо Любаши с потеками туши словно каменеет при виде меня. Ее рот некрасиво искривляется, а дрожащие ручонки тянутся за простыней.

– Да ладно тебе… Что я твои сиськи не видела? Вместе же в бассейн ходили, – фыркаю я.

Андрей недовольно отпускает молочные бедра Любы и пытается натянуть трусы. Со вздыбленным членом делать это довольно сложно.

– Прости, Андрюша. Наверное, я помешала? Надо было подождать, пока ты кончишь?

– Да, надо было! – рявкает он.

Оправданий или извинений не будет, это я уже поняла. А что будет? Серьезный разговор о разводе и разделе имущества или…

– Дана, нам надо было давно рассказать правду. Но раз так вышло… Собирай вещи и уходи, – тоном, не допускающим возражений, произносит мой муж.

Любаша кокетливо застегивает пуговицы на блузке, смахивает с лица разметавшиеся пряди, поправляет юбку.

Зачем я тут стою? Смотрю на них, отчеканиваю картинку в сердце, как тавро… Впитываю чужие запахи – духов, пота, секса… В моем, то есть уже общем доме… Нашем на троих.

– Я? А, может, твоя любовница и, по совместительству, моя подруга свалит отсюда? – взрываюсь я. – Это и моя квартира тоже, Андрей, и…