— Соколовский. Ты же хочешь меня, Ласка, — произнес он на выдохе, а у меня все внутри задрожало от того, как он меня назвал. 

Так нежно и волнительно. 

Но нужно было взять себя в руки, нужно было прекратить это безумие, пока не случилось непоправимое.

— Пожалуйста, ты же знаешь, что я не…

Он не дал мне договорить и вошел в меня пальцем. Я заткнулась на полуслове и вся сжалась от накатившего наслаждения.

— Что ты не? Не течешь на мои ласки? Или не плавишься как сыр в духовке? А может, еще скажешь, что не дразнила меня там, у той чертовой духовки? — он произнес все это настолько запальчиво и грубо, что мои ноги подкосились и я сильнее вцепилась ладонями в барную стойку, все еще ощущая внутри себя мужской палец, который сейчас не двигался, то ли давая к себе привыкнуть, то ли выжидая чего-то еще. 

— Я не сп-пециально, — прошептала, запнувшись.

— Что не специально? А может, ты подружку ждала? А, Мира? Так позови ее, и мы с ней вместе тебя трахнем. Прямо на этой стойке, как очень плохую девочку.

— Прекрати, — не сдержалась я.

Слова Соколова были ужасными, но я почему-то задыхалась, слыша их. 

И совсем не от страха. Определенно не от страха.

Мужчина на мой выпад рыкнул, провел языком по моей шее и зашевелил пальцем.

Господи-боже, помоги. 

Это было так запретно, так необычно, и я не могла понять, как все это остановить. Как заставить себя прекратить, пока не стало слишком поздно. 

Ведь не я одна вела себя неадекватно. Поведение Соколова было еще более странным. Почему-то он действовал, словно оголодавший зверь, который не пил и не ел много суток, а сейчас ему под нос подсунули шикарнейший бифштекс и целую бочку воды, которую он и решил выпить. Всю за раз. 

Я и была той водой, а Мир пил меня — до самого дна.

 Мужчина убрал руку с моей груди и взял за подбородок, разворачивая его к своему лицу. А потом он набросился на мой рот. Не дав и пискнуть, поглощая все мои стоны. По телу огненной лавой потекло тепло, парализуя меня. Я прислушивалась к себе и не могла понять, где же ощущения острее: там, где Мир медленно входил в меня своим пальцем, или там, где его губы просто с сумасшедшей скоростью пожирали меня. 

Я окончательно растворилась в Соколовском, перестала обращать внимание на его грубые слова и прижалась к мужчине теснее. Я забыла обо всех своих установках и принципах.

Мирослав отпустил мою голову, провел пальцами по плечу, затем ниже по руке и спустился к попке. Он задрал трикотажную ткань футболки и начал поглаживать мои ягодицы. 

Это было безумием, в первую очередь моим. Я позволяла ему и себе то, что никогда и никому не позволяла. Я не могла прийти в себя. Просто не могла. Не могла протрезветь и очнуться от этой дымки.

Какими же вкусными были его губы, мягкими и сладкими. Боже, я ведь забыла вкус чужих губ…  Как же я давно не целовалась. Даже не вечность, а, казалось, всю жизнь.

Большой палец мужчины начал вырисовывать круги на моем клиторе, и по телу побежали электрические импульсы. Ноги уже давно ослабли, и я из последних сил держалась за барную стойку, но до безумия сильно хотелось накрыть мужскую руку своей, чтобы направить его. Надавить сильнее туда, куда именно я любила. Да, я знала свое тело, знала свои самые чувствительные точки, знала, как доставить самой себе удовольствие, но никак не ожидала, что мужские прикосновения могли сделать со мной такое. Опрокинуть на лопатки, пройтись по мне, словно цунами, перевернув все мое мироощущение с ног на голову. 

Все же Мир ласкал меня не так, как я любила, и не там, где я любила, но огонь внизу живота растекался со быстрее скоростного поезда, который уже набрал всю свою мощность и был не в состоянии затормозить так, чтобы обошлось без жертв и не случилось катастрофы. Потому что со мной вот-вот именно это и случится — самая настоящая катастрофа, которая погребет меня под своими обломками.