Мальчик не успел ничего ответить, а мама уже прошлепала до середины лужи. Прямо в своих красивых туфельках. Стоит, ногами притоптывает, любуется на разлетающиеся брызги. А потом прыгать стала. Руками начала размахивать. Еще и песню запела:

– На асфальте ме-е-лом ты рисуешь ле-е-то. Ласковое мо-о-ре трогаешь ладонью.

Никита смотрел на нее с открытым ртом и не знал, что ему делать.

– Тополиный пух, жара, июль… – на всю улицу восторженно завопила мама, да как подпрыгнула, да как потом приземлилась… Точнее – приводнилась. Брызги полетели выше Никитиной головы, засверкали серебром. А мимо, как назло, дяденька проходил. Толстый, лысый и недовольный.

– Женщина! Вы в своем уме? – сердито прикрикнул он на маму.

Она ойкнула и спряталась за Никиту. Даже немного вперед сына подтолкнула, прямо под суровый дяденькин взгляд.

Увидев Никиту, толстяк нахмурился еще сильнее.

– Ты, мальчик, плохо за своей мамой присматриваешь. Ай-ай-ай! – укорил его прохожий.

Потом развернулся и пошел своей дорогой. А мама ему вслед язык показала.

Тут Никита заметил, что дрожит. От холода. Или от страха. Или от стыда. А, может, от всего сразу. Схватил он маму за руку и повел домой. Простудится же с мокрыми ногами!

Дома пообедать решили. Мама приподняла крышку кастрюли.

– Фу-у! Суп! Не хочу! – заявила она.

Мама полезла в морозилку, вытащила большой, покрытый инеем пластиковый контейнер, от одного вида которого Никите стало еще холоднее.

– Мороженое! Класс! Вот пообедаем! – сказала мама.

Никита нехотя ковырял ложкой твердую ледяную горку. Он так замерз на прогулке, что горячий суп съел бы с большим удовольствием. Никита даже представил, как кусочки мороженого лежат в его замерзшем животе и не тают, и задрожал еще сильнее. Согрелся он, только завернувшись в одеяло. А мама сидела довольная, уплетала мороженое за обе щеки и поговаривала:

– Каждый бы день так обедать!

Потом они на компьютере играли. До тех пор, пока у Никиты перед глазами не зарябило.

– Не могу больше, – жалобно простонал мальчик. – В голове шумит.

Поужинали конфетами и мармеладом. Никита из-за стола еле встал. Живот у него разболелся, а во рту было так сладко, что просто противно. Никите казалось, что и сам он стал сладким и липким. Мальчик шел из кухни и боялся к чему-нибудь приклеиться. И спать он отправился без лишних напоминаний. Так устал, что едва до кровати добрался. Но заснуть долго не мог. Из-за боли в животе. А еще оттого, что в голове без конца палили компьютерные танки, а пучеглазые компьютерные свинки испуганно визжали: «Что завтра будет?»

Утром разбудил мальчика мамин голос:

– Никитка, вставай!

– Сейчас, – пробормотал Никита и хотел натянуть на голову одеяло, но почему-то передумал.

– Беги скорей завтракать! – добавила мама.

Никита в один момент слетел с кровати.

– Мама! А на завтрак у нас что? – спросил он.

– Каша. Овсяная.

– Каша! – радостно повторил Никита и уточнил, на всякий случай: – А торта нет?

Мама замерла в изумлении.

– Ты даешь, сын! Торт ему с утра подавай! – сказала она.

– Нет! – поспешно замотал головой мальчик. – Не надо торта. Я лучше кашу.

Вот такая история случилась с Никитой. Не скажу, что после нее мальчик превратился в идеального ребенка, послушного-препослушного. Но мороженого вместо супа он уже не требовал, а спать ложился, если и не по первому маминому требованию, то по третьему – точно.

Э. Смелик

– Частенько, ребята, люди, став взрослыми, солидными и заслуженными, вспоминая самого дорогого человека – свою маму, испытывают угрызения совести. Потому что не ценили ее, не говорили о своей любви, – сказала Мария Ивановна.