К резным дубовым дверям парадного входа от широкого каретного подъезда вела лестница. Двадцать три широких гранитных ступени. Петр обычно поднимался и спускался быстрым шагом, думая о чем-нибудь, не имеющем отношения к архитектуре.

Сейчас архитектура стала проблемой.

Петр помянул недобрым словом вчерашнюю свихнувшуюся лошадь. Он мог почти не хромая ходить по ровным мостовым центра столицы, но лестница грозила стать серьезным препятствием. Колено почти не сгибалось, норовя взорваться болью при каждом неловком движении.

Он подошел к перилам, перенес вес на здоровую ногу и приготовился ковылять наверх.

Черти б драли идиотов-кучеров, не способных удержать свою тупую скотину!

Примерно на середине лестницы он все-таки умудрился потревожить сустав. Мстительный организм немедленно выдал все, что мог – от боли потемнело в глазах. Петр едва слышно зашипел сквозь зубы, оперся на перила, держа проклятую ногу на весу, и замер, ожидая, пока пройдет.

– Эт-то что у нас такое? – раздался рядом вопрос фон Рауха. – Не с той ноги встали, юноша?

– Ерунда, – ответил Петр как можно беззаботней. И на одном желании не показывать начальнику свои слабости преодолел еще пару ступеней.

– Угу, – хмыкнул фон Раух. – То-то я смотрю, ты горной серной скачешь. Замри, буду на тебя казенное имущество переводить.

Петр понял только про «замри» и остановился, как был – цепляясь за нарочито грубо отесанный гранит перил. Фон Раух взял его за руку и намотал за запястье Петра какой-то кожаный шнурок. Подождал пару секунд, забрал шнурок обратно и буднично велел:

– Пошли, доложишь.

Колено больше не болело. Оно слегка ныло, напоминая о кошмаре, но неудобств не доставляло.

Петр поспешил за фон Раухом. Удивленный возглас: «Магические артефакты? У кавалергарда? На ступенях имперской канцелярии?!» он оставил при себе. Не стоит лишний раз озвучивать очевидное.

Они поднялись на третий этаж, в западное крыло. Здесь Петр еще не бывал, вся его работа проходила в маленьком кабинете на втором этаже, а чаще – в пыльных архивах различных ведомств.

За дверью из темного дерева оказался просторный холл. В центре был расположен полукруглый стол, за ним работали два секретаря. У высокого стрельчатого окна стояла большая глиняная кадка с Chamaedorea – комнатной пальмой. Услужливая память привычно выдала услышанное когда-то от тетушки Натальи, большой любительницы домашнего цветоводства: «Название происходит от chamai – низкий и dorea – дар, подарок. Плоды пальм свисают почти до земли…»

Петр, как обычно при появлении из памяти ненужной информации, не стал о ней задумываться.

Пальма и пальма.

Фон Раух бросил секретарям: «Найдите госпожу Бельскую» и провел Петра в коридор, начинавшийся за стойкой.

Они вошли в еще одну дверь. Петр был уверен, что за ней будет кабинет, но там оказалось что-то вроде гостиной. Три стрельчатых окна с видом на Ристер, мягкий диван, кресла и невысокий чайный столик. В одном из кресел лежала детская игрушка – симпатичный тряпичный медведь размером с некрупную кошку. Проходя мимо, фон Раух забрал его.

– Садись, – велел он Петру. – И рассказывай, где, как и на кого ты умудрился нарваться. Подписку помнишь? – он снова фыркнул. – Что я спрашиваю, все ты помнишь. И об обязательстве мгновенно сообщать о любой угрозе – тоже. Давай.

Петра никогда раньше не допрашивали. Из прочитанных книг и газетных статей у него сложилось мнение, что допрос – штука достаточно занудная. Сейчас он понял, насколько ошибался.

Фон Раух очень доброжелательно, иногда с сочувствием, иногда – с иронией вытаскивал из него все о бричке, лошади, вознице и прохожих. Как будто это была не обычная случайность, а что-то серьезное.