Какой же она всё же ребёнок. Да ещё с принципами махровыми, как оказалось. Я ведь ей легко и соврать могу – поверит, наверное.

– Он хороший, – вдруг тихо говорит она.

Я даже глаза открыла, чтобы на Дану посмотреть. Ни тон, ни тональность на неё не похожи. Обычно она как фейерверк – громкая и яркая. А сейчас... человечнее, наверное. Какая Дана настоящая?

– Ты не смотри, что он на морозильную камеру похож – это враки. Он так шифруется, понимаешь? Ну, брутальный такой мачо, все эти слюни-сопли не для него. Но он нормальный, чувствует всё. Наверное, уж куда глубже и сильнее, чем некоторые. Просто его надо понять. А ещё простить.

Я снова на неё кошусь. Она что, сейчас уговаривает меня? Всё время бодалась со Стефаном, а теперь сидит и расписывает, какой он прекрасный? Да я и без неё всё знаю. Про чувства, умение скрывать их.

Но дело в том, что я ему не нужна. Ширма для отвода глаз. А всё остальное – мелочи. Мы же с ним спорили не раз. И общий язык не сразу нашли. Как-то бы я перетерпела и громы, и молнии. Но только не холодный расчёт и равнодушие.

– Она для него ничего не значит, Ник. Вот плевал он на эту сучку крашеную с мордой перекроенной.

И тут до меня доходит, что, кажется, кто-то слишком много знает. Она не могла этого знать. Никак. Разве что…

Данка смотрит на меня испуганно, понимая, что проболталась. Выпрямляется. Плечи свои, как крылья, распрямляет.

– Ну да. Подслушивала. А что такого-то? Вы ж как шпионы, шифруетесь. Спите в одной постели как два бессловесных бревна. Толком и не поговорили ни разу. Каждый себе нафантазировал, что хотел, а по-человечески ни ты, ни он не объяснились.

– Какая теперь разница. Что хотела, я услышала, – тру лоб ладонью. Дико раскалывается голова. Отходняк от слёз пошёл.

– Стефан тебе правильно говорил: ты слушать не умеешь. Он же такой: скупой рыцарь. Слова лишнего не выдавит. Больше поступками. А ты упёрлась в слова и трындец. Надо было нормально поговорить, а не фигню ему в кофе сыпать. Но с другой стороны, хорошо, конечно. Ты мне выбраться оттуда помогла. А то задолбал своей тюрьмой. Туда не ходи, сюда не смотри, плясать не моги. Но лучше бы мы с тобой по-тихому ушли, погуляли бы немного, оторвались, а там, глядишь, Стефан бы очухался, нашёл бы нас, поговорили бы, как положено. Без спецэффектов. А теперь что уж. Достанется нам. На пару. Ещё и этот твой… Это ж красная тряпка. Он же его порвёт на клочки. Это ж Стефан!

Она ни секунды не сомневалась, что Нейман нас будет искать. Я бы не обольщалась. Но зачем спорить? Время покажет и всё расставит на свои места. К тому же, я ушла не для того, чтобы возвращаться и снова быть непонятно кем. У меня есть дела поважнее.

– Ты посиди, я сейчас, – встаю с дивана осторожно, чтобы пыли поменьше поднимать.

Мне нужно в туалет. Я украдкой ковыряюсь в рюкзаке и ухожу, зажимая тесты в ладони. Я обещала себе: это будет первым шагом, который я сделаю, как только мы доберёмся хоть куда-нибудь. Нужно быть последовательной во всём. Тогда сложатся все фрагменты моей жизни.

К счастью, санузел оказался сносным и даже чистым. Я ожидала худшего.

Настал момент истины. Очень важный для меня. Больше всего на свете я желала этого малыша. Больше, чем справедливости, встречи с братом. Да и всё остальное не так важно.

После всего, что случилось, я должна была чем-то заполнить раскалённую и безлюдную пустыню, чтобы мне было для кого жить, просыпаться, радоваться новому дню.

Что попало для этого не подходило. Я мечтала о ребёнке от Стефана. Чтобы осталась его частица рядом со мной. Может, у нашего малыша будут глаза Стефана. Я научу нашего сына или дочь радоваться жизни и не скрывать эмоций. Я буду каждый день видеть то, что потеряла и тут же нашла.