Он добровольно вручил ей в руки сердце. Не любил, даже влюблён не был, но испытывал по истине светлые чувства по отношению к девушке. Был готов на что угодно ради неё и её безопасности, часто огрызался, если слышал в адрес Джун нелестные комментарии и даже порывался бить морды, но она останавливала. Улыбалась и говорила, что они того не стоят.   

У Джун было специфичное чувство юмора. Она стебала всё — себя, его, окружающих. Не всегда добро, часто шутки были очень злыми и тогда Николас вздрагивал, старательно улыбаясь. Он вбил себе в голову, что он просто неправильный, раз не понимает её подколов, да и о чём вообще можно говорить, когда тебе рассказывают, как чувствовать, что правильно, а что нет? Ник так и не мог определить наверняка боль это или злоба, обида или зависть, радость или грустная теплота. Джун сказала однажды, что у него есть зачатки манипуляторства — так много говорить о своих проблемах, да ещё и шутить над ними, вызывая намеренную жалость — просто немыслимо! Николас был не особо согласен, но всё равно сбавил обороты и рассказывал всё меньше и меньше, боясь иной раз даже заговорить о каких-то переживаниях.    

Ему хотелось быть хорошим для неё. 

В тот-самый-день, когда Ник пришёл в школу, то сразу же ощутил перемены в воздухе.   

Раньше на него мало обращали внимания, а тут косились, начинали перешёптываться и посмеиваться. Он нервничал, но до обеда так и не смог найти подругу. На СМС она не отвечала, на звонки — тоже. Николас даже засомневался, что Джун сегодня пришла на занятия, потому что не мог найти её среди прочих в коридоре, не замечал возле тех кабинетов, где у девушки должны были быть уроки, а напряжение всё нарастало, грозилось сбить с ног и не за что было уцепиться. Перезагрузок тогда ещё не было, только редкая тревога и попытки анализировать своё состояние, которые не приводили ни к чему хорошему.     

В столовой было шумно, как и обычно. Ник зашёл в неё, вытягивая шею и наконец зацепился взглядом за знакомую причёску каштановых волос. Джун Флауэрс сидела за столом с другими студентами и что-то оживлённо рассказывала. 

— Джун! 

О, нет, ему не стоило подходить. Ему не стоило окликать её, а тут же развернуться и уйти, потеряться в школьных коридорах и пообедать на школьном кампусе. Весна дышала жизнью, в тот день солнце не скрыли тучи. 

— Тебе чего, болезный? — обернулся на него Бак Поуп. 

Ник недоумённо моргнул, посмотрел на подругу, но та очень увлечённо разглядывала свой обед. Бак поднялся. 

— Да ладно тебе, — протянула сидящая рядом девушка. — Такой ранимый, вдруг ещё вскроется из-за тебя. 

С соседних столов, за которыми постепенно затихали разговоры, послышались смешки. 

Ник понимал и не понимал. Неотрывно глядел на Джун и ждал, пока она встанет, возьмёт его за руку, уведёт прочь и всё объяснит. Разумеется, у Джун есть для этого объяснение. 

— Не вскроется, он боли боится, не забыла? — противную рожу исказила не менее противная ухмылка. — Чё встал, болезный? 

Почему?   

— Я...    

— Слушай, а ты на препаратах сидишь? — пригнувшись, Бак с силой хлопнул его по плечу. — Ну, колёса там, ещё чего? Может поделишься, по секрету?   

Он говорил громко специально, слышала вся столовая. Ник обратился в горный хрусталь.    

Почему?   

— Внимание! — теперь уже действительно крикнул он. — Если у кого-то депрессия или ломка — обращайтесь к Николасу Бэкорду!   

Столовая грохнула. Мало кто сидел на своих местах тихо и смотрел на верзилу с неодобрением. Больше на Ника. 

Почему? 

— Или погоди-ка... — подал голос ещё один парень. — Мамочка же не записывала его к врачу, значит и таблеток нет. У него другое лекарство — слёзы!