Девка — «икс» в уравнении, итог которого может очень сильно подпортить мне репутацию. Но не вовремя… А когда вовремя? Когда? Репутация — ресурс невозобновляемый и пиздецкакой дорогой, особенно накануне Питерского форума предпринимателей.
— Вадь… — Акишев осекся, поняв по одному лишь взгляду, что дело — дрянь. — Вадим Дмитриевич…
— Садись, Рустам. А теперь у меня несколько вопросов к тебе. Какого, мать вашу, здесь происходит? У меня уйма персонала! Уйма! И на всех – всего один исправно работающий генератор старого советского образца?
— Надежная техника…
— А знаешь, почему она надежная?
— Просветите, Вадим Дмитриевич, — Рус все же сел в кресло, прожигая дыру в дубовом паркете.
— Да потому что за этим раритетом ухаживает Семён, а не гора обслуживающих сторонних организаций. Сегодня же мне на стол все названия оборудования, явки-пароли и фамилии ответственных. Сегодня же!
— Есть…
— По химику что?
— Вадь, ну десяти нет, кого я разбужу второго января?
— Акишев, если завтра ты не принесешь мне хоть одну зацепку, можешь даже не появляться на глаза.
— Свободен? — Рус встал и уже явно приготовился выбежать из кабинета. Не терпел он ни критики, ни вмешательства в исполнение своих обязанностей, потому что всегда все держал под контролем. В такие моменты, когда приходится напоминать, что мы тут не только дружим, а ещё производим бартерный обмен типа«деньги-услуга», я вспоминаю уроки Нины. Намного проще не приближать персонал, а то приводить в чувства с расстояния пары сантиметров очень неудобно. Я себя ощущаю козлом, а они считают возможным обижаться на меня. Разве я неправ в этой ситуации?
— Ещё нет, — я закурил и открыл плотные портьеры, впуская яркий солнечный свет. — Девка пришла в себя, но ничего не помнит.
— Так давай с ней потолку я? Парочка угроз,и воспоминания потекут весенним ручейком… — Рус вмиг забыл и про обиду, и про то, что собирался гордо покинуть кабинет строгого начальника, или вовсе неблагодарного друга. Вспыхнул. как новогодняя елка, и уже потирал ладони от предвкушения… Ну нет, после его допроса пара запутавшихся нариков, подложивших бомбу мне в мерин, перестали употреблять твердую пищу и полюбили корсеты.
— Она не говорит. Из горла – бульканье, а из глаз – слёзы.
— Играет?
— Хер их, баб, знает. Они с равной степенью отдачи готовы и врать со слезами на глазах, и признаваться в неистовой верности, — я замолк, когда в дверь коротко постучали. — Да!
— Завтрак, Вадим Дмитриевич, — Клара была единственной, кто стойко переносил всю тяжесть нашего сотрудничества. Не поднимая на меня глаз, женщина накрыла небольшой кофейный столик у дивана и бесшумно удалилась, даже не хлопнув дверью.
— Делать-то что? — Рус растерянно смотрел на меня.
— Землю рыть, Акишев. Если окажется, что в моей постели спит эскортница, то мне уже не отмыться. Не в этот раз…
— Тогда я пойду?
— Садись завтракать, пойдет он, — я толкнул по столу тарелку с омлетом. Друг потоптался, а потом скинул верхнюю одежду и присоединился.
— Ты думаешь, химик?
— Я думаю, что надо рыть. Эскортницыбывают разные, некоторые – штопающиеся раза два в год, чтобы срубить бабла с искусственной невинности. И никто не даст нам гарантии, что этот аленький цветочек чем-то от них отличается.
— Но ты говорил, что обертка у неё уж слишком дорогая, — Акишев завис и прищурился.
— А я думаю, что не слишком ли идеально был сыгран этот спектакль?
— Врёт! — возликовал друг и зацыкал, анализируя факты и оценивая обоснованность моих сомнений.
— Легко. А теперь главное – откуда, мать твою, в моем доме кот???