Не указанная на плане комната на первый взгляд не представляла собой ничего особенного. Просторная, с высоким потолком, она напоминала рабочий кабинет: пустой стол, кресло с наброшенным поверх чехлом, вычищенный камин, одноцветный круглый ковёр с коротким ворсом. Стеллажи с книгами.

И множество птичьих клеток разных размеров, пустых. А ещё – пустые стеклянные кубы, на дне которых лежали россыпью крупные чёрные камни и ветки.

Я поколебалась, но располагающий схожестью с братом мальчишка всё ещё копошился со свечами, чуть настороженно поглядывая в мою сторону.

- Чья это комната?

Мальчишка вжал голову в плечи, от старательности ответа его голос больше напоминал писк:

- Его покойного Величества Персона, да будут ангелы стелить его постель на небесах!

Слишком скромно для Его Величества, впрочем, всё ценное, похоже, уже перенесли в другое место. Эгрейнская казна, кстати, тоже находилась в Гартавле, нести недалеко…

- Он любил… животных?

- О, да, сьера! – чуть оживился мальчик. – И птиц, и других всяких, даже ползучего гада держал, звал Сье Роджером, вот как! Очень свой зверинец любил, сам нередко ухаживал! Ну, как ухаживал, кормил, то есть, разговаривал…

- А… где сейчас животные? – зачем-то продолжала я терзать вопросами парнишку, пожалуй, в большей степени из-за невольной к нему симпатии, чем из искреннего интереса к теме беседы.

- Погибли, сьера, – удручённо сказал мальчик. – Ящеры погибли, и черепаха, и сье Роджер, вот, говорят, безмозглые они, а всё же понимают, и как хозяина не стало, так вот и их, одного за другим… А птиц, говорят, выпустил кто-то, тут я не знаю. Раз – и не стало их, птиц-то, но не до того всем было, вот оно как.

- Понятно, – механически отозвалась я, испытывая огромное желание потрепать мальчика за вихрастую макушку, как проделывала это с Браем, когда он был младше и не чуждался сестринских нежностей. – Как жаль…

- Рыбы вот остались.

- Рыбы?

- Да, в королевском саду стоит аквариум. Мой отец за ними присматривает! – очень гордо добавил мальчик.

А я подумала о том, кто же и зачем мог выпустить королевских птиц. Был ли это жест мстительной злости против любимцев последнего из рода Цеешей – или же протест против неволи, отчаянный крик о свободе того, кто, рожденный для неба и ветра, по чье-то прихоти был вынужден смотреть на тёмный и тесный человеческий мир сквозь прутья решётки?

24. Глава 10. Распорядок продолжает нарушаться.

Я отложила ненавистную иголку и мрачно уставилась на белую ткань. Сьера Марана вышивала хорошо и быстро, у меня же получалось в лучшем случае что-то одно из двух. От традиционных изображений милых кроликов, пташек и цветов сводило зубы: трудно было представить что-то более далёкое от моих мыслей и душевного состояния. Я перевела взгляд на Фрею и Далаю, сидящих на дозволительном этикетом расстоянии и всё равно навязчиво близких. Далая почти не поднимала глаз и молчала, чем вызывала мою глубочайшую признательность, а вот светловолосая Фрея словно давила улыбку, и это раздражало невероятно. Ловкие пальцы фрейлин так и мелькали, нитки, иголки… Я положила пяльцы на колени, поймала взгляд Фреи и сказала:

- После ранения рука отчего-то стала хуже меня слушаться.

- Позвать целителя, сьера? – откликнулась блондинка, а я покачала головой:

- Просто нужно время.

Взгляд у неё был какой-то… странный. Что я сделала не так? Не те интонации, не те слова? А ведь она спит с регентом и может донести свои подозрения до него. Но я слишком мало общалась с настоящей Мараной и плохо поняла, какая же она на самом деле. В любом случае, выходило гадание на осиновой коре, так что стоило ли сокрушаться?