Мариночка пробирается сквозь толпу журналистов и садится на место возле меня, которое я предусмотрено занял для нее заранее. Мне нравятся ее джинсы, которые туго обтягивают бедра. Как и всегда бывает рядом с ней, желание положить руку на коленку затмевает разум, но резкий, совсем не нежный голос тушит мой горячий запал.

— Ну и зачем ты меня сюда позвал?

Наклоняюсь к ней ближе, ароматы пряностей и запахи терпкого парфюма дурманят хлеще всех афродизиаков в мире. Хочется обнять, прижать к себе, приласкать, погрузившись в приятный запах. Но я сдерживаюсь, остаюсь суровым. Меня задевает, что я к ней тянусь, а она только гаркает. Моя пикаперская натура дает трещину рядом с этой малышкой. Иногда наши колкие отношения отдаленно напоминают дружбу.

— Другого времени у меня в ближайшие дни не будет.

— Можно было сказать все, что нужно, по телефону.

— Это не телефонный разговор.

В это время зал взрывается от шума, разговоров и вспышек фотоаппаратов. На подиум, где расположен стол, утыканный микрофонами, поднимается ветеран отечественной эстрады. Она долго позируют фотографам, а затем в её сторону, словно выпущенные из клеток птицы, летят многочисленные вопросы. Влезаю и я, приподнявшись с места.

— А Вам не кажется, что стоимость билетов в размере месячного оклада учителя в школе — это слегка дороговато? — задаю я свой каверзный вопрос.

Примадонна улыбается.

— Я не в курсе, это не ко мне вопрос, но я так думаю, что кто ж не хочет заработать-то на этом концерте. Все хотят. Ну ладно уж, не «жмотьтесь» уж напоследок. Ничего страшного потратьтесь и приходите!

Смеюсь. Присаживаюсь на место, замечая, что Марина достала из рюкзака тетрадки. На коленке она что-то переписывает из одной тетради в другую.

— Что ты делаешь?

— Конспект переписываю для твоей любимой.

— Господи, она что, даже этого не делает? — вздыхаю.

Марина пожимает плечами.

— Большинство преподавателей предпочитают подавать информацию в электронном виде, но есть те, кто дает материал по старинке.

— Понятно.

— Как там твоя коллекция?

Смеюсь. Моя коллекция стоит на пит-стопе. Заправка топливом, смена шин, быстрый ремонт… А если серьезно, то времени сейчас совсем мало, да и с Людочкой все не так просто оказалось.

— Не-а, о своей коллекции я говорить не хочу, — нагло заглядываю ей в лицо, она быстро отводит взгляд.

— Почему?

— Не хочу портить о себе впечатление.

 Теперь смеется Марина. Мы вынуждены наклоняться к друг другу очень близко, потому что иначе ничего не слышно. Я специально касаюсь ее мочки губами. Она вздрагивает, отстраняясь. Мое тело реагирует на нее, сидеть становится неудобно, забываю, что толпа знакомых вокруг.

— Впечатление о тебе, Константин, у меня давно сложилось. Можешь портить. Хотя, испортить то, что давно превратилось в тлен — невозможно!

И снова без шансов. Не пробиваемая моя, бронзовая подруга.

— Ты в курсе, что со взрослыми дядями так не разговаривают?

Смотрю на широкую спину журналистки впереди, чтобы не смотреть на Марину. Глупость какая-то получается. Она мне гадости говорит, а я испытываю к ней вполне конкретное мужское желание.

— Гулящего кабеля вроде тебя, Константин, исправит только могила. А коллекция будет расти, — она наигранно улыбается, а затем хмурится, вчитываясь в написанный в тетради текст. — Блин, не могу разобрать слово.

— Я никогда не злюсь, но тебе, Марина, удается регулярно выводить меня из себя. Ее дерзость лишает меня самообладания, а такими навыками мало кто может похвастаться в моем окружении. Меня в редакции удавом прозвали, за то, что я никогда не кричу, не психую и слюни на ветер не пускаю, а сразу убиваю молча, одним броском. Я могу спорить, но орать и рвать волосы — никогда.