Он выходит и входит снова, заставляя меня задрожать. Эта дрожь идет изнутри, содрогаются все мои стенки. Они просто жаждут чувствовать, вобрать его, - и я уже не могу остановиться. Совсем не могу.

- Да, - хриплю я, впиваясь руками в его спину. Судорожно блуждая по ней, притягивая его к себе, просовывая язык между его губ.

- Да, - толкаюсь бедрами к нему, когда он снова выходит, оставляя по себе просто безумное, болезненное ощущение пустоты. От этой незаполненности гораздо больнее, чем от того, какой он большой и широкий. Та боль, - какая-то безумно сладкая, ее хочется больше и больше, а эта… Какая-то горькая, от которой хочется то ли разреветься, то ли наброситься на него…

- Да, - повторяю, когда он расталкивает своей головкой мои стенки снова, уже вцепляясь в его шею руками и начиная его целовать так жадно, что наверняка останутся засосы.

- Да! – ору до заложенных ушей, когда он все-таки заполняет меня до края…

И начинается полнейшее безумие.

Мое тело будто разметает на миллиард осколков, - и каждый из них туго пульсирует, взрывается, умирает и оживает снова.

Я становлюсь всем и ничем под тугими, жадными и резкими толчками, чувствуя себя чем-то вроде густого и насыщенного аромата того самого вина, которое въелось в воздух вокруг нас.

Мы сливаемся, превращаясь в одно судорожное рваное дыхание, в один всхлип, в один взгляд, в котором тонешь и выныриваешь вновь, пытаясь ненасытно отдышаться.

Внутри все скручивается в тугую, жаркую, пульсирующую спираль, - и снова рассыпается на части.

Его жар, его толчки проникают не просто до матки, не только будоражат судорожно сжимающиеся стенки, - они простреливают соски, выключают сознание, зажигают какие-то безумные вспышки во всем теле и перед глазами.

Я рвусь и мечусь под ним, желая и вырваться и прижаться еще сильнее одновременно, убежать от этого блаженства уже за гранью и вобрать его в себя как можно больше.

Бьюсь в судорогах, призывая Бога и черта одновременно, - и, кажется, едва расслабившись, снова чувствую укрывающую меня волну, - плотного, горячего, нового желания и наслаждения, от которого тело заполняет новая, более мелкая, еще более страстная дрожь.

Я не понимаю, что творю, - комкая ногтями его спину и шею, что-то хрипя в раскрытые губы, обжигаясь его руками, выкручивающими мои соски, скользящими по бедрам, толкающими к себе мои ягодицы.

И снова судорога накрывает все тело.

Цепляясь за него руками, чувствуя, что даже мои глаза, кажется, взрываются от наслаждения, я пытаюсь удержаться за реальность, - но не могу, и снова меня подбрасывает вверх, а из горла вырываются крики…

Один только миг, в котором я вдруг замираю, сумев уцепиться глазами за его безумно плещущееся море глаз. Будто они меня держат, не позволяя сорваться. Но – очередной его жадный толчок, как мы срываемся оба, колотясь друг о друга телами, сплетая наш крик в один…

Повалившись на постель, я никак не могу отдышаться.

Во всем теле теперь разливается какая-то прохлада и одновременно такая легкость, как будто я стала совсем невесомой. И все, что во мне есть – одно лишь дыхание, и только оно притягивает меня к земле.

Сильно напрягшись, распахиваю глаза, встречаясь с изумленным и слегка невменяемым взглядом. Он дышит так же судорожно, так же жадно и , хоть мы и не соприкасаемся сейчас, я буквально ощущаю, как по его коже летят такие же покалывания, как и по моей.

Мы снова одновременно вздрагиваем, - внутри меня все еще сжимаются спазмы.

И так же изумленно смотрим в глаза, выравнивая дыхание.

- Нереально, - сбиваясь, выдыхает он, переплетая пальцы руки с моими. Кажется, это – единственное движение, на которые мы еще способны.