Думный дьяк диковато блеснул глазами, покачал головой:

– Я, может, уже не один десяток лет охочусь за тем Козырем.

– Да зачем?

– Может, и скажу, – неопределенно и с некоторой даже угрозой в голосе пообещал Матвеев. – Может, и скажу. Теперь от тебя все зависит. Если солгал, Иван, завидовать тебе не будет никто. Пойман ты Богом и царем Петром Алексичем, а еще собственной глупостью. И если солгал, если придумал хоть одно слово, если сам наобум изобрел чертежик и ничем не подтвердишь свои слова, совсем плохо придется тебе.

– Да ни слова я не придумал, – совсем уже робко ответил Иван. – Память у меня такая, что я все помню. Тот казак сам проведывал Апонское государство. Так и писал в своих бумагах, что лежит оно на морской губе, званием Нифонское. И люди там зовутся – государственные городовые нифонцы. И царя у них не полагается видеть. И имена царей в той стране нечеловеческие. Коль назначен там выезд царя, все встречные падают наземь и не смеют смотреть на своего царя.

– Неужто добрался? Как так? – негромко, как бы сам себя спросил Матвеев. – Неужто обошел всех? – И задохнулся, ударил кулаком по скамье. – Было там имя?

– Так я ж говорю, что было. Совсем явственное – Иван. А дальше длинно, кудряво.

– При зоркости-то твоей, Иван, при постыдном твоем любопытстве неужто полностью не разобрал имя?

– Не смог разобрать. Только самое начало – Козырь.

– А если под пыткой? Вспомнишь? – сказал, будто холоду напустил в комнату.

– Да как, дядя? – вскрикнул Иван. – Почему ж под пыткой? Я все рассказал! – И испугался, вспомнив казачьего десятника: – Это что же за опасный такой человек? Почему страшен?

– Да потому, что этого человека давно ждут плаха и виселица, – медленно произнес Матвеев. – Мне этот человек Волотьку должен.

И добавил глухо:

– Атласова.

– Гони!

Пока крепкое винцо плескалось в дорожной баклаге, пока это крепкое ржаное винцо обдавало желудок жаром и радужно махом согревало кровь, даже само постоянное и постепенное отдаление от Москвы радовало душу. А о Санкт-Петербурхе и вспоминать не хотелось. Дальше! Как можно дальше! Все время хотелось как можно дальше умчаться от низкого плоского Санкт-Петербурха, от страшного, серого! Схватывало льдом сердце при одной мысли о том, что кто-то мог потребовать возвращения в Парадиз, что кто-то мог вернуть в серый нечеловеческий город.

Ни за что! Подальше от Парадиза! Подальше от мрачных подвалов, от дворцов, мостов, площадей. Впадая в отчаяние, самого себя не умея понять, Иван совал потную руку под полость, которой кутал зябнущие ноги, вынимал деревянную дорожную баклагу и, пугливо отворачиваясь от господина Чепесюка, но при этом как бы нисколько его не боясь, всем видом показывая, что ну совсем не боится названного господина, делал большой глоток.

Скушные заставы, проломленные деревянные мосты, колодцы, иногда с высокими деревянными журавлями, броды, займища, деревушки, заброшенные погосты и вдруг какое крупное село! А потом опять – лес, грязные проселки, дикие гати, расчистки. Сам черт не разберет пути, однако ямщики разбирали.