Нет, скушно, подумал Иван. Врал старик-шептун! И завтра с ним, с дьяком, и послезавтра ничего не случится. Какое уж тут внимание царствующей особы? Какая дикующая? Чухонка, что ли? Никогда ничего удивительного не случится со мной, скушно сказал себе Иван. Ты не маиор Саплин, ты даже не казак с какой-нибудь укрАины. Ты просто Пробирка. Ты простой дьяк, только называешься секретный. Вот и сиди, дурак секретный Пробирка, в пыльной канцелярии, перетолмачивай чужие книги, учиняй нехитрые чертежи!
Думал так, а глаза все примечали, и мысли становились хитрей.
Ну да, плоский город. Ну да, скушно. А все равно. Взять бы лодку…
Так же скушно усмехнулся. Ну, возьмешь лодку. Ну, поплывешь. А куда? Близко нет никакого края света, только острова. А на каждом острове сидят в правительственных учреждениях чиновники, берут подарки, на пол сплевывают, в простоте своей забывая о политесе. Все врал старик-шептун! Погибнет он, Иван Крестинин, здесь, в темном Санкт-Петербурхе. И погибнет не от чего-то там грозного, даже не от того, что чужую жизнь проживет, а просто от пьянства. Видно, так на роду написано. Сидел годами над чужими отписками, так и впредь буду сидеть. Как пил годами в самых смутных местах, так, наверное, и буду пить. Как попадал во всякие истории много лет, так и буду попадать. И однажды все кончится плохо. Известно, после одиннадцати часов вечера опускаются шлагбаумы на городских заставах. Если ты не лекарь, если ты не солдат по команде, если ты не знатное лицо или священник, так и не думай ходить по улицам. Тут тебе не Москва. Здесь ночи чернее грязи. А коли белая ночь, так еще хуже. Пропадешь где-нибудь на сырых деревянных набережных.
Но и вздыхая, Иван понимал – это бесы его томят.
У них, у бесов, это главное дело – смущать ум слабого человека.
И чтобы отогнать бесов, чтоб не томиться, выпил сразу двойную с махом.
А сам все присматривался, прислушивался. Вот ведь как странно устроен мир.
Думный дьяк Матвеев, добрейший Кузьма Петрович, ничего не скажешь, дружен с самим Оракулом, с хитрым господином Остерманом, может, лучшим дипломатом при государе. Да и сам Матвеев призван на все ассамблеи, пьет водку с перцем, играет в шашки с самим Усатым, а вот, например, вернуть деревеньки высланного в Сибирь и погибшего там старшего брата не может. Добрая соломенная вдова Саплина, добрейшая Елизавета Петровна, приходится родной сестрой того же думного дьяка, на устах соломенной вдовы сам Усатый запечатлел поцелуй однажды, а, например, обратиться к государю, напомнить о потерявшемся в Сибири маиоре не может.
Вот если бы он, Иван, осмелился…
«Что ты! Что ты! – испугался собственных мыслей. – Разве можно?»
Знал, явись перед ним Усатый, испугался бы, наверное, до смерти. Лицо у царя круглое, с румянцем на щеках, голова высоко поставлена, глаза все видят. Глянет ужасно, пыхнет матросской махоркой, ткнет длинным пальцем в грудь: «А, Ивана Матвеева сын, выблядок стрелецкий!» И крикнет: «В Сибирь его!» Или пошлет каналы рыть.
Ивана передернуло. Остановись, строго сказал себе. Остановись, не потакай лукавому бесу! Но остановиться не смог, не пожелал. Глотнул рюмку мятной, заел кусочком паштета. Остро пожалел добрую соломенную вдову Саплину.
Почему теперь веснами птички не стали красиво петь?
Доброй соломенной вдове Саплиной в голову не приходит, чем занимается сейчас ее сирота. Да и не надо, чтобы такое ей приходило в голову. Он, Иван, не позволит себе расстраивать добрейшую Елизавету Петровну. Еще только один шкалик, и все! Один только самый последний шкалик, и больше ни на мизинец. Он, Крестинин Иван, дьяк секретный, знает меру. А если захочется еще, так у него в канцелярии в деревянном шкапу с секретными маппами припрятан полуштоф, и дома, в уголку, куда не заглядывает даже девка Нюшка, еще один припрятан. Сейчас он, Иван, последнюю рюмку допьет и, радостный, пойдет к доброй вдове своими ногами. Не на чужой телеге пьяного привезут, как с песком куль, а сам пойдет. Вдова так удивится, что сама выставит померанцевую. «Утешься, сирота, пригуби рюмочку. Праздник! В мир вступила Россия, шведа побили. Выпей за здоровье государя императора и за здоровье неукротимого маиора Саплина. Ведь государь сегодня пускает фейейрверки и в его честь».