— Ты теперь с кольцом? Нашла свой большой бриллиант на дне бокала с шампанским?

— Конечно, - слышу улыбку в ее голосе. Кажется, она правда любит этого парня.

— Надеюсь, он понимает, как ему повезло?

— Если бы ты видел этот камень, Клейман, ты бы не задавал таких вопросов, - хвастается Славская. – Пришлю тебе именной пригласительный. Ты где?

— За городом.

— Встретимся после праздников? – предлагает она.

— Девичник перед официальным окольцеванием? – Получается довольно грубо, но я не люблю такие промашки.

Нам было хорошо вдвоем: с самого начала мы знали, что обоих устроят отношения без обязательств, незамутненные чувствами и прочими вещами, которые способны превратить хороший секс в еблю мозгов. А я во всем люблю порядок и четкость: если женщина ушла – значит, женщина ушла.

— Хорошо, я поняла. – Она без труда разгадывает мою интонацию. – Хорошо погулять, Антон.

— Оторвись там, Славская.

Хочется пять минут полной тишины. И спать.

Но приходится вернуться в дом, потому что мать снова будет обижаться, что я даже с ними все равно на работе. Ей до сих пор тяжело принять, что люди не перестают разводиться только потому, что на отрывном календаре заканчиваются листы.

— Антон? – Не успеваю переступить порог, как на меня выходит Нина Туманова.

Взрослая, красивая, эффектная женщина. Умная, обаятельная. В общем, полный комплект. И все, как я люблю: открытый взгляд, ни намека на жеманство. Я ей нравлюсь, и она не стесняется показать это. Даже в том, как берет меня под руку, как бы случайно потираясь грудью о плечо, сквозит интерес и желание углубить знакомство.

— Разве можно быть одному, когда все пьют праздничное шампанское? – Глаза темно-орехового цвета в чувственной дымке.

Стеклянный хлопок заставляет нас в унисон повернуть головы.

В гостиной, около огромной елки, которую мы с братом задолбались ставить, стоит Туман. Уже без варежек и шарфа, но все в том же смешном свитере. Вокруг ее ног россыпь осколков елочной игрушки. Она растерянно смотрит на руки Нины, обвитые вокруг моего предплечья, стремительно бледнеет, отчего веснушки практически исчезают с ее похожего на сердечко лица.

Какой черт меня тянет за язык – понятия не имею, но, кажется, все дело в том ее: «Вы мой, Дым», потому что я аккуратно, но твердо высвобождаю руку и, разглядывая малышку в разноцветных бликах гирлянды, говорю именно ей:

— Я не был один.

Ее лицо немного розовеет, в глазах появляется уже знакомый мне блеск. Хочется подойти к ней и, наконец, решить загадку с ее именем, но я не успеваю этого сделать, потому что в короткую паузу снова вторгается голос Нины:

— Вы знакомы? – Она скорее шокирована, чем удивлена.

— В некоторой степени, - уклончиво говорю я, ловя взглядом узкую ладошку Тумана, которая натягивает рукав свитера почти до самых кончиков пальцев. Рукав той самой руки, на которой теперь подаренные мной часы. И она, как бы напоминая мне об этом, поглаживает запястье поверх одежды. – Она так и не сказала, как ее зовут.

Откуда-то сбоку в гостиную вваливается толпа народу: наши с Андреем родители, мой брат, Тумановы. Еще до того, как кто-то начинает говорить, у меня, наконец, немного проясняется в голове, но все-таки мой старый учитель опережает, не дает мысли оформиться в четкое понимание всей херни случившегося.

Туманов обнимает малышку за плечи, прижимает к себе крепко и заботливо:

— Таня, знакомься: мой лучший ученик, моя гордость и вершина моей преподавательский карьеры – Антон Клейман.

Зеленые глаза расширяются, и я снова немного подвисаю от вида ее губ, когда Туман беззвучно повторяет мое имя: «Антон». Улыбается и немного щурится, как будто оно оправдало все ее ожидания.