– Эта беседа происходит в соответствии с положениями Закона о государственной тайне. Пожалуйста, назовите свое имя и подтвердите, что вам известно о том, что наша беседа записывается.

Беседа?

– При чем тут Закон о государственной тайне?

– Это всего лишь формальности, – поспешил заверить ее Марк. – Просто ставим точки над «i». Это необходимо для вашей же безопасности и защиты.

Ах, вот оно что! Оказывается, я под защитой. Что ж, приятно слышать.

– Чего вы хотите?

– Мы не верим в то, что смерть Майкла Ласкариса была случайной.

Эбби чуть не опрокинула на него чашку с кофе.

– Конечно, не случайной! Бандиты ворвались на виллу и убили его!

– Бывает так, что людей убивают случайно, – сказал Марк, пытаясь сгладить возникшую неловкость. – Просто человек оказался не в том месте, не в то время. Мистер Джессоп хочет сказать, что не думает, что это был именно такой сценарий.

– У нас есть все основания полагать, что мистер Ласкарис был убит намеренно, – повторил ту же мысль Джессоп.

Дыши глубже, мысленно велела себе Эбби. Спокойствие, только спокойствие

– И?

– Ранее вы заявили, что та вилла в Черногории якобы принадлежит некому итальянскому судье.

– Так мне сказал Майкл.

– На деле же она зарегистрирована как собственность некой фирмы в Венеции, организующей чартерные рейсы яхт. Которая, в свою очередь, является филиалом некой судоходной компании со штаб-квартирой в Загребе. Предполагается, что ее владелец – Золтан Драгович.

– Я обязана его знать?

– Вы работали на Балканах и никогда не слышали имени Золтана Драговича? – удивился Джессоп.

Марк оторвал голову от блокнота.

– У нее была потеря памяти, – произнес он, как будто в ее оправдание.

Но Эбби вспомнила и, положив руки на стол, бросила взгляд на Джессопа.

– Он гангстер.

Джессоп сухо усмехнулся.

– Можно сказать и так.

– Видите ли, это выглядит не слишком красиво, – вновь вмешался в разговор Марк. – Старший таможенный чиновник Евросоюза останавливается в доме, который принадлежит человеку, которого разыскивают по всей Европе.

– Майкл этого не знал, – стояла на своем Эбби.

– Он когда-нибудь упоминал имя Драговича?

– Никогда.

– Вы связывались с кем-либо из сообщников Майкла после того, как вернулись в Англию?

– Сообщников? – недоверчиво посмотрела на него Эбби. – Вы говорите таким тоном, будто он преступник.

– Коллег? Друзей? Родственников?

– Я навестила его сестру, живущую в Йорке. Хотела выразить ей соболезнования.

– Откуда вам известен ее адрес?

– Кто-то прислал мне его по почте. – Она в отчаянии посмотрела на Марка, но тот что-то писал в блокноте и не поднимал головы. – Разве не вы?

– Я не знаю, о чем вы.

Эй, выше нос, сказала она себе. С тобой случались вещи и похуже. Не ты ли сидела в хижине в какой-нибудь забытой богом дыре, и из всех присутствующих только у тебя одной не было оружия. Вспомни. Жуткий запах пота, крови и ружейной смазки. Боевики – некоторые из них совсем мальчишки – держат тебя на прицеле винтовок. Их ноздри раздуваются от кокаина, которого они нанюхались для храбрости. Тогда единственной защитой Эбби был листок бумаги из суда. Суда, до которого от тех мест было пять тысяч миль.

Но это было там – во «внешнем мраке». Кстати, фраза по-прежнему в ходу у старых сотрудников. Здесь же она дома. Все эти годы во всех этих адских точках планеты остаться в живых ей помогали – нет, не листки бумаги и не дипломатическая аккредитация. Отнюдь не они, а ее вера, непоколебимая вера в то, что, несмотря на все бессмысленные бюрократические ошибки, правительство ее страны пытается творить в мире добро. И вот теперь это же самое правительство заперло ее, Эбби Кормак, в комнате и искажает ее слова оскорбительными намеками и ложью.