Музыка долетает до нас из бара, который на улице под нами: медленный ровный ритм, плавная скрипка, обволакивающая гитара. Флинт поднимается. Взмахивает руками как птица, обнимает меня и кружит.

– Ты ведь хорошо танцуешь, – говорит он. – Только, готов спорить, ты этого не знаешь, так? Как ты не знала, что отлично играешь в боулинг или на китайских колокольчиках, или то, что ты красавица?

Красавица. Это слово вышибает из моей головы все остальные.

– Я… я не…

Он обрывает меня.

– Ло – это сокращение от какого имени? – Он кружит меня из стороны в сторону.

– Пенелопа.

– Пенел-л-л-л-л-о-о-о-о-опа, – поет он. – Мне нравится. Красивое имя, от него веет древностью.

– Так звали бабушку моей матери, – объясняю я, когда он кладет руку мне на поясницу и ведет меня в вальсе. По моему телу пробегает дрожь, но я не вырываюсь. Зато трещу без умолку. – Мои родители говорили, что я родилась с густыми черными волосами, как у нее. Они собирались назвать меня как-то иначе, но, когда увидели, решили, что я – ее реинкарнация… – Я замолкаю, он наклоняет меня, спину прошибает жаром. – Мои родители довольно-таки странные, – продолжаю я, чувствуя большую руку Флинта, сжимающую мою. Он ведет меня по кругу. Я мысленно их считаю: четыре, пять, шесть. – Я хочу сказать, они были странными. Теперь они никакие. – Я прикусываю губу, сожалея, что произнесла эти слова. – А откуда взялось твое имя? Никогда не встречала человека, которого звать Флинт.

Он отпускает мою руку и кружится сам, как балерина, подняв руки над головой.

– Просто прозвище. В честь Ларри. – Он кружится, удаляясь.

– Ларри? – повторяю я.

– Ларри Флинта.

Теперь, когда Флинт меня не ведет, танцевать мне не хочется. Я обхватываю себя руками, вдавливаю пальцы в плечи, каждый палец, по три раза, нажим, нажим, нажим. Тридцать, тридцать нажимов. Число «тридцать» меня расслабляет, шея больше не каменная, я трясу головой.

Флинт вскидывает брови.

– Мистер Флинт в свое время был порнографическим магнатом. Знаменитым издателем, которому еще принадлежала сеть стрип-клубов и все такое.

Я прищуриваюсь.

– И что? Ты тайный порномагнат?

– Не совсем, – он смеется. – Ты впрямь никогда не слышала о Ларри Флинте?

Я качаю головой, и Флинт протягивает руку, щекочет меня под подбородком, будто мне шесть лет, а ему шестнадцать.

– Ты действительно из Лейквуда, да?

– Во всяком случае, я не поклонница порно, – сухо отвечаю я, подаваясь назад.

– Эй, эй, – голос Флинта становится мягче. – Я думаю, это мило. Если на то пошло, я думаю, это отлично.

Мило. Отлично. Красавица. Эти слова никто со мной не соотносил. Я всегда думала, что они предназначены для других девушек.

– Люди начали называть меня Флинтом, потому что, приехав в Кливленд из Балтимора, я зарабатывал на жизнь в стрип-клубах. – И торопливо объясняет, когда видит мои поднимающиеся брови: – Рисовал стриптизерш для их клиентов. Ты знаешь, в стрип-клубах фотографировать запрещено. Так что я обслуживал сферу обслуживания. – Я вижу, что эту фразу он произносил частенько. Теперь его брови поднимаются и опускаются, как у персонажа мультфильма. Он меня дразнит.

Но его упоминание стриптизерш вызывает мой следующий вопрос.

– Так, может, ты помнишь Сапфир? – Мой голос вдруг становится слабым и тонким. – Ты знаешь. Стриптизершу – мою подругу, – которую убили на прошлой неделе. Может, ты и ее рисовал? – Рот и горло у меня пересыхают, зудят в ожидании его ответа. Он должен ее знать, не может не знать. Поднимается ветер. Город под нами выглядит охваченным огнем.

Флинт пожимает плечами.