– Аля, очнитесь, голубушка! – мягко позвал Фролов, зажигая какую-то свечечку. – Вы сказали, что Тами прислали письмо? Одна строчка – и все? А конверт?

– Просто конверт без адреса. Разве можно напугать родным братом?

– А это смотря какой брат, – вяло отшутился Фролов. – Ай, как скверно-то, кто б мог подумать. Тройной союз нужен всей Москве как гарантия от беспредела. Это мирное соглашение, Аля. Пять лет кропотливой работы лучших переговорщиков нашей столицы. Кондашовы пожертвовали счастьем наследницы, орден Субаш наконец дал согласие. Тами – идеальный парламентер, но она похотлива и суетна. А ее последний любовник вызывает изжогу у Грига. Выходец из Южной Кореи, выкрал у ордена артефакт…

– Мне пора, – неприязненно выдала я, чувствуя зуд в ногах. Если честно, уже задыхалась от нехватки кислорода и мерзких тайн, что выливал на меня Фролов.

– Вот и чай, – перебил Вадим Никанорович. – Как не выпить чайку на дорожку? Ну и славно, хорошая девочка. Вы же сами хотели узнать про Грига, а теперь гнушаетесь слушать! Разумеется, Тами сбежала, едва прочитала записку. Ради сестры Григ Москву спалит, что ему жизнь одного негодяя.

– Кто б мог подумать, – пробурчал Обухов, вновь подсовывая мне конфету, – что холодный Григорий способен на чувство.

– Брось, курсант, – отмахнулся Фролов. – Даже мертвой душе нужен свет во тьме.

– Снова восхищаетесь Воронцовым? – послышался незнакомый голос, звонкий, таящий насмешку. – Ай-ай, Вадим Никанорыч, хватит петь дифирамбы врагу.

Я едва повернула голову, чтобы рассмотреть вошедшую. Молодая женщина лет тридцати, полноватая и курносая, мокрые волосы липнут к плечам. И звучит необычно, неправильно, будто украла чужую мелодию. Словно кто-то хрустит каблуком по фарфору, добивая осколки судьбы. Так могла бы звучать я сама…

Она эхо? Существо без мелодии? Разве такое возможно?

– Людмила, – представилась незнакомка. – Командор, на улице жесть.

Фролов заговорщицки подмигнул и прижал палец к губам.

– Да подумаешь, мадридские тайны, – надула губы Людмила. – Гроза началась, я вся вымокла. Так что дайте скорее еды.

Она хотела налить себе чаю, но курсант отчего-то ей не позволил. Данила ловко выхватил чайник прямо из рук Людмилы, сунул пакетик остывшей картошки и вновь удрал в недра конторы, обещая Люсьен кипяточку покруче.

Я посмотрела на чашку, которую крутила в слабеющих пальцах, потом – внимательнее – на Фролова. Тот, не особо скрываясь, прятал конфеты в карман.

– Как же не вовремя ты появилась, – погрозил обиженной Люсе. А мне протянул лист бумаги. – Аля, голубушка, последний вопрос, и я отпущу вас на волю. Вы сказали, на бумаге был вензель. Сможете вспомнить какой? Нарисуйте хотя бы в общих штрихах. Вдруг зацепка появится? Я должен понять, кто мутит воду и срывает мирный договор Изнанки. Кто смеет расставлять ловушки Григорию и злить самого Кондашова.

Я послушно взяла карандаш и задумалась. Нарисовала петлю, вторую, добавила завиток. И вдруг поняла, что это змея. Даже услышала шелест бумаги, схожий с шипением разозленной рептилии. Стебли травы и тело змеи, скрытые в изящном наборе линий, но, не вслушавшись в эту мелодию, полную угрозы и яда, ни за что не угадаешь тайный смысл вензеля.

– Мамочки! – ужаснулась Людмила. – Только этого нам не хватало. Отпуск отменяется, да, начальник? А я уже билеты купила…

Фролов гневно пристукнул рукой, так, что опрокинулась чашка, и отравленный чай потек по столешнице. Его лицо потемнело, как темнеет предгрозовое небо, а глаза, наоборот, побелели, словно вобрали речные туманы, и зрачки почти растворились в вязком кисельном крахмале. Он будто ослеп, руководитель агентства, моментально, по щелчку пальцев. Волосы растрепались, зашевелились на нездешнем ветру. Запахло солью и йодом, водорослями и смолой, порохом и кровью далекого боя. На лбу Фролова загорелся знак, напоминающий розу ветров.