– Хохлов я…

– Да насрать, – ответил Белоснежка, расправил ножки у горелки, поджег таблетку сухого спирта и поставил на горелку кружку с водой. – Кот!

– М?

– Чай, кофе?

– Витаминчик мне завари.

Кот сидел возле разбитого окна, через которое залетали мокрые снежинки пополам с дождем, и внимательно наблюдал за местностью. Рукой в тактической перчатке он прикрывал рот, чтобы пар изо рта не демаскировал позицию. Белоснежка заварил ему в алюминиевой маленькой кружке розовый порошок из бумажного пакетика. Запахло киселем из детства.

– Я тоже хочу, – вздохнул Хохол.

– Обойдешься, – коротко ответил Кот.

Рюрик же села напротив двух заключенных на корточки и холодным взглядом стала рассматривать их. Между ног ее покоилась СВД.

– Ну что, граждане хулиганы и бандиты, рассказывайте.

– Это кто тут хулиган? – возмутился было Боцман, но тут же получил тычок локтем под ребра. – Хохол, ты шо?

– Ни шо, а ша, – отрезал Хохол. И продолжил: – Зону «градами» начали расстреливать. Я не знаю, чьи…

И он продолжил. Как сбежал персонал колонии. Как они пекли хлеб из муки, которую привезла нацгвардия. Как часть раздавали – тайком, по ночам – этот хлеб местным мирным жителям, меняя его на закрутки с помидорами да мочеными арбузами. Как рядовые украинских войск старательно этого не замечали, пока пьяные офицеры орали в палатках и «Щеню», и «Не вмерлу». Как их вывели на плац, а потом начали расстреливать на бегу.

– Да вы же это сами видели, не могли не видеть.

– Видели, отец, видели, – сказала сержант Рюрик и ударила пальцем по оптическому прицелу винтовки.

– Видели, а чего ж не стреляли, – с горечью сказал Хохол.

– Стреляли, – коротко ответила она. – Не по всем попали. У меня винтовка, а не гаубица.

Белоснежка протянул кружку – нашли в хозяйском шкафчике – с чаем Хохлу, чуть позже Боцману. Странное дело, чуть подкрашенная и подслащенная горячая вода, а к жизни возвращает. Чай не пил – какая сила… Чай попил – совсем ослаб.

Смеркалось.

Закусывали галетами, от них пахло плесенью. Рюрик приказала остальной сухой паек не трогать до утра. Но и этот внезапный малый ужин нагрузил мужиков теплой тяжестью в желудке, и веки сами собой поползли вниз. Первым дежурил молчаливый Белоснежка, наблюдавший за тем, как по небу ползут медленные сигнальные ракеты, как низкие облака режут очереди трассеров, а на горизонте ярко-оранжевым всполыхают разнообразные мины и снаряды калибров на любой выбор.

В час ночи Белоснежка неслышно потянулся, встал, пошел вдоль стенки от окна, стараясь не бренчать осколками разбитых стекол. Потом нагнулся и осторожно потряс за плечо Хохла, спящего вдоль буфета, на кухне.

– Га? – Хохол вскочил и ударился головой об стол.

– Цыха! Дежуришь до трех часов, потом Кота будишь.

Упал на пол и немедленно захрапел.

Хохол, толком еще не проснувшись, посмотрел на «ксюху» в своих руках. Такие автоматы носила охрана…

Он захотел спросить: «Это мне»? – но спрашивать было не у кого. Рюрик сопела в углу, под единственным не разбитым окном, ей постелили двуспальный разодранный матрас и накидали сверху хозяйской одежды. Кот спал рядом, натянув армейский бушлат на ноги, а его снятые берцы служили ароматизатором помещения. Белоснежка устроился на кухне, легкий снег падал на его маскхалат. Эти спали спокойно – так спят дети, солдаты и умирающие. Один Боцман стонал и ворочался во сне. Прихожей ему было мало, он метался и время от времени бился кепкой об стены.

Хохол подумал, что Боцмана надо убить первым, на всякий случай, но мысль сразу отогнал как чужую. Прошел в комнату, где только что караулил Белоснежка, и сел на его место. В лицо дул мокрый февральский ветер Луганщины.