Или он имел ввиду, что я замечательная… слепая курица?

Черт!

– Если у них такая идиллия, – растягиваю губы в улыбке, игнорируя, что они дрожат, – то, пожалуй, так и сделаю. Поеду домой и соберу свои вещи, чтобы убраться подальше… от влюбленной парочки.

– Не дури, Арина. Я же тебе говорю сидеть тихо, а ты уже скандалы торопишься закатить. Не надо, девочка. Послушайся совета доброго друга, не дури.

Какой ты к чертовой матери добрый друг?

Хочется крикнуть Измайлову вопрос в лицо, но не хочу нарываться. Он по-прежнему меня пугает.

– Может, мне вообще, по вашему мнению, сделать вид, что ничего не происходит? – не скрываю сарказма.

– Сделай, – кивает на полном серьезе.

А мне страшно становится.

Он же не шутит. Он уверен в своих словах. Ужас.

– И кем я после этого буду? – вопрос сам собой срывается с губ, хотя заранее догадываюсь, что ответ не порадует.

– Той, кем и была до сегодняшнего дня. Удобной женой.

Меня еще никогда не били по лицу словами.

Сейчас происходит именно это.

Удобная жена – вот оказывается кем я являюсь.

Обалдеть, как носовой платок. Он же тоже удобен и нужен. Временами.

Мерзко и во рту кислит.

Ан-нет, это я щеку изнутри до крови прикусила, чтобы не зареветь.

Не покажу боли.

Ни ему.

Ни мужу.

Ни их обожаемой Кире.

Никому из этих троих ничтожеств.

5. Глава 4

«…любимая моя...»

«…всё хорошо, Кирюш, не нервничай. ты же знаешь, я всё равно только твой…»

«…брак с Ариной ничего не значит, просто ширма, нужная мне для политической карьеры. Ну ты чего, малыш? Не ревнуй, была бы причина…»

Весь вечер слова Зотова, как заезженная пластинка, крутятся в голове. Гудят, шумят, вибрируют, тревожат, заставляют истаптывать кухню и гостиную в поисках места, где можно приткнуться, чтобы ослабить боль. Пока вокруг вдруг не устанавливается гробовая тишина, словно на похоронах, в минуту молчания.

А потом тишина сменяется криком.

Громким, пронзительным, оглушительным криком, который раздается где-то внутри меня. Мне очень больно от этого крика. Так больно, что я сгибаюсь пополам, стону на одной ноте и медленно опускаю голову на стол. Прижимаюсь щекой к полированной холодной столешнице и жалобно мычу.

Грудь перехватывает. Хочется вдохнуть, но не могу, словно разучилась. И это не образное выражение. Я реально задыхаюсь. Вскакиваю в панике, хватаюсь за горло, хапаю открытым ртом, распахиваю настежь окно, впуская свежий воздух и поглощаю его маленькими глотками.

А в голове сама собой рисуется картина, где Зотов и Измайлова вместе. Они жадно самозабвенно целуются, обсуждают лишь им двоим понятные темы, смеются, и счастливо пребывают в своем уютном мирке на двоих, касаясь друг друга как люди, которым дозволено всё.

Почему он со мной так поступает? Зачем? Для чего? За что, в конце концов? Как долго изменяет? Кира у него первая или очередная? Когда это началось? Или он изменял мне всегда? Задаю сама себе эти вопросы. Беззвучно произношу их, еле шевеля пересохшими губами.

В какой-то момент вдруг понимаю, что слабовольно не хочу знать ответы. Ни на один. Я ничего не хочу знать. Хочу все забыть, развидеть, потерять память, лечь спать и проснуться рядом с мужем, ничего не зная и не руша свои собственные иллюзии. Я, как трусишка, хочу спрятаться и жить в этом обмане вечно.

Но только так уже не получится. Чтобы все забыть, не чувствовать боль и отвращение, мне нужно умереть. Только мертвая я прекращу что-либо чувствовать.

Подхожу к каминной полке, на которой в серебряной рамке стоит наша свадебная фотография. Внимательно рассматриваю каждую деталь, будто всё для меня ново, и уношусь в день, который каждая девушка в своей жизни считает самым счастливым.