– Не могу всю жизнь, Арина. Кира смертельно больна. Врачи ей поставили срок – год, полтора. Но то, что она… забеременела.

Эта новость кувалдой бьет по темечку. В глазах темнеет, и на несколько секунд мне становится страшно, что я совсем ослепну. Моргаю, моргаю. Но пелена не спешит растворяться, а предметы обретать нормальные очертания.

Паникую. Упираюсь локтями в колени и начинаю медленно и глубоко дышать, прогоняя паническую атаку.

Всё хорошо.

Всё хорошо.

Я справлюсь.

Вдов – выдох. Вдох – выдох. Вот так.

Теперь многое встает на места. И тот разговор между Измайловой и моим мужем о ком-то третьем видится иначе. Признаюсь, похожая мысль в голове мелькала, но я ее откидывала, как бредовую.

– Беременность свела срок ее жизни до минимума. Родов Кира не выдержит.

Боль в голосе Зотова пробивается сквозь мою агонию и отвлекает. А он действительно любит Измайлову, понимаю я истину. Он за нее переживает.

– И зная это, она все равно не отказалась от ребенка? – спрашиваю тихо. – Не сделала аборт?

Роман не отвечает на риторический вопрос и произносит иное.

– Кире нельзя нервничать, Арина. Поэтому по возможности всё свободное время я буду проводить с ней, но на нашу с тобой семью это никак не повлияет.

Хочется засмеяться в голос и спросить: «Рома, ты идиот, если думаешь так? Оно уже влияет. Я на тебя смотреть нормально не могу. Корежит. Хочется ударить, а потом помыть руки. С мылом. Три раза».

Только спрашиваю иное.

– А что будет с ребенком?

– Мой сын будет жить с нами, – теперь в голосе Зотова звенит непоколебимая уверенность. – Точнее, наш сын. Арина, ты его примешь, как своего. Станешь ему матерью. Ты же всегда мечтала о собственном ребенке. Полгода назад даже хотела усыновить. Я помню наш с тобой разговор в детском доме, который так усердно заставляешь меня спонсировать. Так вот, твоя мечта сбудется. Через четыре месяца у нас появится сын.

Есть такое выражение: волосы на голове дыбом становятся.

Со мной происходит именно это.

Назвать свое состояние шоком – не поворачивается язык. Он у меня немеет от тех фактов, что так спокойно вываливает Роман.

– Я его не приму, – шепчу еле слышно. – Никогда.

Бред!

Всё, что говорит Зотов, – полный бред.

– Примешь. Возьмешь на руки. Прижмешь к груди, вдохнешь сладкий запах молока и присыпки и полюбишь. Я тебя знаю. Ты добрая, чистая, светлая. Ты станешь самой лучшей мамой для нашего ребенка.

Мой муж реально верит в то, что говорит.

– Нет, Рома, нет, – мотаю головой. Какая к черту мигрень, я про нее забываю, – Это полная чушь. Я на такое не подпишусь.

– Когда там у Ивановой операция назначена? – меняет тему Зотов. – Через неделю, если не ошибаюсь? Без вмешательства хирургов двухлетняя девчонка не сможет ходить, так? Нужно для этого несколько миллионов, которые выделяет «Алмаз-Х». Или есть другие источники? – муж бьет каждым словом. Вот и обещанная угроза. – Много ваш благотворительный фонд собирает?

Краснею. Нет, не много. Избыток просьб о помощи больным детям в сети и на телевидении, кажется, сыграл дурную службу. Когда из всех мест каждый час стало раздаваться одно и то же: «Дорогие благотворители… дорогие благотворители…», люди словно почерствели и сократили помощь.

Хотела бы я ошибаться, но…

– Рома, ну это же полная ерунда. Я не беременна, – пытаюсь достучаться до мужчины по-хорошему, без ора и нервов, – не понимаю, как ты собираешься всё проворачивать.

– Очень просто. Через две недели ты улетишь к морю, на отдых. Там якобы задержишься из-за здоровья. А вернешься уже с ребенком. Я буду тебя навещать. Всё продумано, Арина. Проблем с документами не будет. Все посчитают Тимура твоим сыном.