— Ну?

— Воздержание, — хохочу я, уворачиваюсь от поцелуя и бегу к своему подъезду. Кир за мной. Успевает поймать, прижать к себе, но поздно, я слышу отцовский голос.

— Лукерья! — хлопают двери его шевроле, и я выбираюсь из объятий. – Как соревнования?

— Первая тройка.

— Умница, — смотрит на Кира, а мне неловко. Знакомить я их не собиралась. Потому что знаю, что Кир скоро сольется, как и другие поклонники. – Ну, что молчишь, знакомь!

— Пап, это Кирилл. Климов.

— Добрый день, — ну, хоть не его обычное «здрасте». – Мне очень нравится ваша дочь.

— Она и не может не нравится, но это не значит, что она должна позволять себя лапать у всех на виду. Да?

— Папа!

— Домой давай, — не прощается он и ждет, когда послушаюсь. Я лишь вздыхаю, смотрю на Кира и пожимаю плечами.

— Потом созвонимся, — машу рукой и иду с отцом к подъезду.

— Кстати, смартфоны твои активируют раковые клетки.

— Ну, ничего, если что, я возьму твой костный мозг.

— Это смешно, — улыбается он, и я расслабляюсь. Нет, я не жду нагоняй, меня, в принципе, ругать не за что, но разговоров порой так много, что я просто устаю их слушать.

Мы поднимаемся в лифте домой, садимся ужинать, я мельком листаю страницу, замечая среди пары десятков заявок в друзья Самсонова.

Тут же приходит сообщение от Кира, но мне не до него. Все рецепторы, словно те самые раковые клетки активировались. Буквально поедают меня изнутри, не давая нормально вздохнуть.

— Луш, чего не ешь? — мама отлично готовит, но всегда переживает, нравится ли нам.

— Ем, мам, — нанизываю на вилку котлету. – Пап, а ты помнишь Сережу Самсонова? Ну, друга Ефима.

Отец хмурится, солит котлеты под недовольным взглядом матери.

— Самсонов? Это не его отец бандюган бывший? Теперь у руля в Госдуме. И старший, вроде, тоже по той же дорожке пошел.

— Ну, я не знаю подробностей. Просто видела его сегодня. Он даже помнит меня, — от чего мурашки по копчику чечетку бьют. — И брата. Почему они поругались?

— Понятия не имею. Да и былью это поросло. Ну, встретила и встретила, пусть мимо идет. Я сразу Ефиму сказал, нам такие друзья не нужны.

— Потому что мы святые? — складываю руки вместе, делая вид, что я икона. Мама смеется, папа улыбается.

— Потому что у нас есть репутация, Луш. Потому что мы династия врачей. И что от нее останется, если мы будем брататься с бандитами?

— Почему бандитами? Может, это слухи!

— Ну, Луш, малыш, ну, не будь наивной! Все, кто ездят на машинах за сорок миллионов, скорее всего, бандиты из девяностых. Понятно, что теперь они приличные люди. Но закон помнит все. Слава, расскажи.

— Да что рассказывать, я же в тюрьме практику проходил. И Юра этот уже тогда сидел. Молодой совсем, а уже убийца.

— Они поэтому перестали общаться?

— Нет, там что-то другое было. Я, конечно, слово свое скажу, но вмешиваться не стану.

— Ага, как сегодня. Мам, он меня перед Кириллом какой-то малолеткой выставил! И он меня не лапал, а обнимал.

— Нет, дочь, он именно лапал. Завтра будет другой, тоже дашь ему себя лапать?

— Нет, конечно!

— А выглядит иначе.

— Что ты меня какой-то… курвой выставляешь! — вскакиваю.

— Это именно так выглядит со стороны. Я тебе доверяю, но тебе сильно понравится, если за твоей спиной смеяться будут? Пальцем показывать?

— Нет, конечно. Неприятно.

— Ну, вот. Сядь, Лукерья, и поешь. А то вон, у мамы лицо, как помидор, красное, что мы с тобой яства ее знатные так и не отведали.

Папа вечно говорит этими славянскими песнопениями, смешит нас до колик. Но не сегодня.

Сегодня я думаю о том, что он прав, и лучше не давать себя трогать на виду у других.