Она пригляделась к сыну. Примирительно потрепала за волосы:

– К матери у него придирки. Ткачихой – бабарихой при людях обзываешь. На себя лучше глянь. Неделю как из больницы. Едва спасли. И, пожалуйста, – веки-то вон, как у вурдалака. Опять с дружками гулял. А тебе про институт думать пора. Вступительные на носу. Надумал куда?

– На юридический. Надежная специальность. Опять же никаких ваших карьер.

Последнее почему-то рисовалось Антону немыслимым благом.

– Юрист, конечно, – чистая работа, – нехотя согласилась мать.

– Но все-таки не магистральная. Так, обслуга при начальстве. Ты не тушуйся, – выбери, что попрестижней. А я помогу.

– Да уж как-нибудь сам.

– Ну-ну, – Александра Яковлевна тяжко покачала головой. – Ты у нас во всем сам. В каждой бочке затычка. И за что мне такая напасть? Вот ответь, что тебе этот узбек в ресторане был? Сват? Кум? Ведь никто и звать никак. Сам полуживой! А полез заступаться. Ох, дорого мне, Антошка, твое правдолюбство дурацкое выходит! Надеюсь, в милиции опять хлопотать не придется?

Антон насупился.

Мать не раз пеняла ему историей, произошедшей за пять лет до того.

В одном из дворовых полуподвалов размещалась радиомастерская, незарешеченные окна которой выходили во двор. По вечерам, после окончания рабочего дня, мальчишки скапливались перед окнами и жадно разглядывали брошенные на столах дефицитные приемники, – неохраняемое, без сигнализации помещение словно напрашивалось, чтоб его обокрали.

Двенадцатилетний Антон явился к директору мастерской.

– Тебе чего, пацан? – буркнул запаренный человек в линялом халате, с чахлым пучком слежаных волос, будто нашлепнутых на потную лысину.

– Надо технику после работы убирать и потом решетки бы на окна, – строго сообщил Антон. – А то как бы бесхозяйственность. Нельзя так. Вам все-таки чужое доверено.

Из мастерской нахального шкета выдворили легким пинком под зад.

В ту же ночь Антон аккуратно отогнул гвоздики, через форточку влез в подвал и сгреб в сумку несколько приемников «Спидола» и магнитофон «Весна».

Утром принес добычу в милицию.

– Это я всё украл, – с гордостью сообщил он. – Чтоб доказать, что бесхозяйственность.

От наказания начинающего правдолюба спасли юный возраст, материнские слезы и заступничество директора школы.

Правда, на окнах радиомастерской появились решетки.

– Ладно, позорище моё, давай прощаться, – Александра Яковлевна вздохнула.

Только сейчас Антон вспомнил, что мать вновь уезжает.

– Не надоело по семинарам-то шляться? – буркнул он.

– Семинары – часть моей работы, – отреагировала Александра Яковлевна, едва заметно смутившись. – Вернусь через два дня. И – гляди, Антошка, чтоб без гулянок! – Александра Яковлевна энергично подхватила сумку, подставила щеку. – Квартиру сдал!

– Квартиру принял, – Антон чмокнул мать, закрыл за ней дверь.

– Одно слово – ткачиха-бобориха! А ведь и впрямь поднимется. Вот она, загадка марксизма-ленинизма, – недоуменно поделился он впечатлением со своим отражением в зеркале.

Заглядевшись, ударился коленом о сваленные в углу книжные полки. За полками этими ломились, писались по ночам в очередях. Матери их предложили по большому блату, и не взять она сочла неприличным. Теперь, в ожидании огородного сезона, Александра Яковлевна выращивала в них рассаду.

Антон бросился к телефону, поспешно набрал номер.

– Жанночка, – прощебетал он. – Не хочешь в гости зайти? У меня журналы западные есть. Матушка из загранки привезла. Моды – купальники всякие. Фото цветные – отпад. А?

– И тебе мама разрешает их смотреть? – Жанночка хихикнула.