Готовит Евгения это блюдо и начинает ее тошнить.

Ведь чувствует, что это она лежит на доске, а ласковый голос из нее все кишки выматывает – так же, как она сейчас эту сельдь препарирует: вот лежат все ее выпотрошенные внутренности, вот – плавники-перышки, вот – скелет с кусками живого мяса…

Но если так вот красиво потом все это на тарелке выложить, маслом и уксусом побрызгать, да еще сверху выложить аккуратные колечки лука – совсем неплохая картина получается! Ради этого стоит и помучиться Лерику с Евгенией: кожу снять, почистить как следует, салфеточкой обтереть со всех сторон, лишнее удалить, нужное – добавить, зеленью посыпать. И будет Евгения в полном ажуре. Ешьте, люди добрые, теперь я такая, как надо!

– Ну, ты чего не ешь? – спрашивает Лерик, накалывая кусок на вилку.

– Расхотелось… – говорит Евгения и идет к своему пианино.

На нем плюшевое одеяло лежит, чтобы звук тише был и никому жить не мешал.

Тяжело вздыхает Лерик:

– Непостоянство в желаниях – признак начальной стадии самодурства.

И за бумажку с карандашом хватается, мол, вот сейчас увидим, какой график получится. График самодурства Евгении за последние два месяца.

Там много чего накопилось.

Скажем, те вот куры…

Принес как-то домой пакет с непотрошеными курами. Радостный такой, гордый. Высыпал на стол, а там их семь штук! Все в белых перьях, гребешки красные на бок свисают, глазки – у кого открыты, у кого – закрыты, желтые лапки поджаты.

Чихнула Евгения и сама глаза закрыла.

– Зачем так много? – спрашивает.

Лерик смотрит на нее, будто мамонта в пещеру принес:

– Это отец одного из моих учеников принес. За то, чтобы я его сынка на сборы взял. Он директором птицефабрики работает! Теперь всегда будем с бесплатным мясом!

Смотри Евгения на это бесплатное мясо и говорит:

– Но это не честно. А вдруг тот парень бездарный и всю команду подведет?

– Ну да, – говорит Лерик. – Конечно, бездарный. Разве за одаренного столько бы кур дали?

И радуется, как ребенок.

А Евгения думает: а как же их разговоры о «высоком», о Маркесе с Борхесом, о достоинстве – мол, никогда не поступай нечестно, никогда ни у кого ничего не бери «даром, чтобы открыто людям в глаза смотреть», о принципиальности.

– Берись, хозяйка, за работу! – говорит Лерик. – А я тебе Бердяева вслух почитаю.

Весь вечер читал, пока Евгения над теми курами плакала-причитала. Руки все в крови.

Дважды в ванную бегала…

В конце концов Лерик сам их потом порезал, солью присыпал и в три баночки сложил – на будущее, обозвав Евгению «чистоплюйкою». Из голов и лапок велел холодец сварить, чтобы ничего не пропало.

Размышлял над «круговоротом природы»: куры едят траву, люди едят кур, а когда умирают – сами превращаются в траву и куры – опять же! – едят траву. Итак, таким образом, куры… людей едят. И нечего сопли над ними распускать! Большой мирового масштаба смысл в этом! Решила Евгения тех кур не есть, чтобы хотя бы для себя этот «круговорот» прекратить. Должен же он на ком-то кончиться – поэтому пусть это будет она.

Тогда уже ребенок у них был.

Евгения вся то в стирке, то в кормлении, ничего не успевает!

Засыпает – головой на спинке кровати, синяки под глазами. А еще дописывает композицию о Моцарте, который идет по темному переулку Зальцбурга и насвистывает веселую, легкую мелодию в ночное звездное небо.

Одним словом, неорганизованная.

Берет Лерик отгул, чтобы доказать, какая она неорганизованная, как время зря теряет.

Отпускает Евгению к маме – на целый день! Говорит, придешь в семь и сама все увидишь, как надо делать, чтобы все успевать.