Но было феерично!

Я будто вновь вернулся во время, когда мне восемнадцать, весь мир у моих ног, а впереди уйма мест, возможностей и разврата!

Последним мы и занимались… Отчаянно, самозабвенно и весело. Люся хохотала, как девчонка, крепко держала меня за руку и перебрасывалась острыми фразочками с Лёвкой, выбежавшим с девушкой на сцену почти сразу за нами.

— В тему конкурс, да? — ржал Доний, взглядом показывая Курочкиной на выданный перед финальным конкурсом реквизит в виде яйца.

— Хана тебе, Доний! — Милка с такой яростью полоснула большим пальцем себе по горлу, что страшно стало даже мне. — Чибисов, если мы просрём этот конкурс, то я твои кокосики тоже отчекрыжу. Усёк?

— Неа. Милочек, а мне что с этого выигрыша? Я открыт для переговоров.

— Победа!

— Победа нужна тебе, сладкая.

— А тебе что нужно? — она прикусила нижнюю губу машинально, но так соблазнительно, что член в джинсах стал ломиться на свободу.

— Ты.

— Хер тебе, Чибисов, а не шоколадка. Говорят, от сладкого кое-что слипается, — Люся вильнула своей аппетитной попкой и влезла коленями на мягкую кушетку. Я просто остолбенел! Как истукан замер, наблюдая, как она дикой кошкой ползет по бархатному матрасику. Бессонная ночь мне обеспечена. Нам! Нам обеспечена, мной…

— Это принцип? — я обернулся, а убедившись, что все увлечены ведущим, быстро сжал ее щиколотки и со всей дури укусил за задницу. Ибо не хер быть такой сладкой. — У адвокатов нет принципов. Не надо ля-ля!

— А я плохой адвокат! — Люся взвизгнула и попыталась перевернуться, за что получила второй укус. Для симметрии. — А ты отвратительный представитель власти.

— Зато я охренительный представитель тебя в своей кровати…

— Мечтать, капитан Чибисов, — Люся всё же смогла перевернуться, ещё и растянулась в такооой коварной улыбке, что прям лимон уложить меж её губок захотелось. Зараза такая! Ой… Эта женщина явно на строгой диете, питается мужской кровью и захлёстывающим возбуждением. — Команда мечтать дана, капитан. Усёк?

— Ещё бы!

Сдохну, но уедет со мной. А пока… А пока пусть приготовится, ибо я встал на скользкую дорожку её правильного питания.

…

В огромных женских глазах разыгрывалась буря. Настоящая, убойная, смертоносная. Эмоции так и рвались наружу, однако Люся мастерски их сдерживала. Но выдавал её взгляд: пылающий, живой и непредсказуемый. Она тонула в своем возбуждении, неосознанно подогревая моё. Сжимала губы, стискивала пальцами края кушетки, впивалась ногтями в нежный бархат, но не издала ни звука. Казалось, ещё чуть-чуть, и она взорвётся, как шарик воздушный. А это мне и было нужно. Ещё как нужно!

Её эмоции хлеще дури, ты перестаешь здраво воспринимать реальность, тебя не волнует собственный статус, уровень зашкаливающей глупости этих конкурсов. Да тебя вообще ничего не интересует! Тебя просто безжалостно топят в густом тумане женского очарования и соблазнительности, а ты и не барахтаешься. Тонешь, принимая казнь как благодать и счастье.

Хоть Люся и молчит, но вид у неё абсолютно страдальческий. Вижу, как по коже ног струятся табуны мурашек, вижу, как её брови смыкаются на переносице, а веки все медленнее и медленнее смыкаются.

Я толкнул яйцо, и оно заскользило по ногам, прячась в шелке платья.

— Не смей… Не смей…

— Серьезно? А вот твои глаза говорят обратное, Милочек.

— И что же они говорят?

— Трахни меня на глазах у всех, — прохрипел я и, подцепив край ткани зубами, стал тянуть вверх. Обернулся, а поняв, что вокруг нас слишком много народу, встал на колени, прикрываясь Милку от чужих глаз.