Второй муж, был обыкновенен и предсказуем до нагоняющей тоску зевоты. Галина Аркадьевна всегда могла сказать с поражающей несведущих людей точностью, где Василий Иванович в данный конкретный промежуток времени и чем он занят. Но после бурной и драматической любви первого брака, оборвавшегося трагической кончиной Евгения, её продолжительное время устраивала эта тихая, спокойная, умиротворенная бухта имени Василия Ивановича Огородничего. Ну а что касается третьего мужа, Николая, то здесь Галина Аркадьевна из ведущей легко и непринужденно стала ведомой. Причем совершенно добровольно, сразу и с удовольствием. Она боготворила своего нынешнего супруга. Николай Петрович до той самой встречи с Галиной Аркадьевной уже одиннадцать лет вдовствовал: его жена и семилетняя дочка возвращаясь с детского праздника, разбились на машине. Такси, в котором они ехали, на полном ходу затянуло под груженый самосвал. Это все, что Галине Аркадьевне очень сдержанно и только однажды рассказал Николай Петрович. Она вовремя поняла, что настаивать на подробностях не стоит. Сам он в это время был в командировке в Белгородской области, а его сын в пионерском лагере. Сейчас двадцатичетырехлетний Юрий жил в Москве, учился в аспирантуре и работал на кафедре теоретической физики МГУ. Родной сын для отца являлся тайной за семью печатями. Николай Петрович, который мог расположить к себе кого угодно, найти выход в самой запутанной ситуации, умело переводить нарастающую ссору в конструктивный диалог, – не мог подобрать нужных слов в разговоре с сыном. То ли смерть матери и сестры так отразилась на мальчике, то ли от природы Юра был замкнутым, неэмоциональным человеком, живущим не в реальном, а в своём физико-математическом мире, но общих тем у отца с сыном, год от года становилось все меньше.

В последние несколько лет с легкой руки друзей, коллег и некоторых родственников, Николай Петрович уже числился закоренелым холостяком. Утомившись от многочисленных безуспешных попыток женить или хотя бы ближе познакомить (ну хороший же мужик!) со своей подругой, сестрой, золовкой (вот такая баба!) его оставили в покое. Да и сам он не ожидал такого поворота. Но заметив однажды, на территории фабрики высокую женщину с медными волосами, которая смотрела вдаль так, как будто находилась совсем не здесь и видела совсем не то, что все остальные, что в нем изменилось. Её светло-голубые глаза, остановившись в какой-то точке, были невыразимо грустны и прекрасны. Николаю Петровичу захотелось сделать для этой женщины что-нибудь очень хорошее. Он хотел, чтобы она улыбнулась, а потом ещё раз, и ещё, и только ему. Почему-то это казалось очень важным.

Теперь, разбирая садовый инвентарь и поглядывая на Галину и Женечку, громко читающую по слогам, он понял, что это действительно важно. Только это и важно. Это то, чего ему не хватало так много лет. То, что так его терзало и мучило, наконец, отпустило. Вот оно, родное, ему казалось, что уже почти забытое, то чего ждала все эти годы измученная чувством вины душа и израненное горем сердце. Его жена, любящая, понимающая, и эта маленькая девочка, в освещаемой солнцем беседке… Когда-то это было у него безжалостно отобрано, больше он этого не допустит. Николай Петрович поднял голову и посмотрел в сторону беседки. Галина Аркадьевна улыбаясь, смотрела на него. Шесть лет семейной жизни пролетели, как шесть дней. «Все счастливые семьи похожи друг на друга…»

Николаю Петровичу никто не давал его шестьдесят лет. Выше среднего роста, широкоплечий, крепкий и сбитый, как гриб боровик, он чувствовал себя и выглядел прекрасно.