Увидев похорошевшую, нарядную мать, Зина растерялась и обрадовалась. Примирение было максимально быстрым и, – к удивлению обеих, – искренним и бурным. Галина Аркадьевна обнимала Зину, много шутила, говорила о том, как она рада, строила планы семейного времяпрепровождения на даче, которую надо будет обязательно приобрести, ведь ребенку нужен свежий воздух. Зинаида, глядя на благоухающую, яркую мать, не узнавала её, столько в ней было молодой сокрушительной энергии и напора. Рядом с ней Зина стеснялась своего жиденького хвостика, отекших ног и тесного халатика, уже не сходящегося на животе. По-своему истолковав её смущение, Галина Аркадьевна взяла Зинины тонкие пальчики в свои большие и теплые ладони, и с заметным волнением, торжественно произнесла:

– Все будет хорошо, доченька, вот увидишь!

Отлично знакомое ей чувство восторженного душевного подъема и бурная жажда деятельности медленно, но неуклонно заполняли всю её без остатка, отметая прочь неуверенность, преграды и сомнения, встающие на пути её преобразований и обновления.

Жизнь Галины Аркадьевны сделала еще один романтический вираж и заиграла новыми красками. 20 ноября 1970 года она познакомилась с Николаем Петровичем, 20 декабря 1970 года они подали заявление в ЗАГС, 20 января 1971 года состоялась немногочисленная, но знатная свадьба на чудесной даче Николая Петровича, имеющей собственную акваторию, а 13 января 1971 года родилась её внучка.

Когда Зинаиду с дочкой привезли из роддома, малышка долго не открывала глаза, то ли спала, то ли просто не считала нужным. Она морщила розовое личико, иногда посапывала крохотным носиком, но упорно не желала использовать органы зрения. Собравшиеся в честь новорожденной близкие родственники, потоптавшись возле малютки, вернулись к столу. Когда через какое-то время, Галина Аркадьевна решила взглянуть на ребенка, то не поверила собственным глазам. В кроватке лежала туго спеленатая малышка, глядя на неё серьезно и абсолютно осознанно большими серыми глазами, с темной окантовкой.

– Да это же…. Боже мой, – прошептала Галина Аркадьевна, – Женечка!

Практически единогласно было решено назвать девчушку Евгенией, так как восприняли это узнавание и это сходство, как добрый знак. Против был только зять Валерий, который тихо, но упорно настаивал на имени Оксана. Но всерьез его сопротивление никто не воспринял, поскольку даже любящая жена посчитала это всего-навсего капризом, актом необдуманного протеста, направленного в адрес тёщи. Новоиспеченная бабушка с умилением гладила длинный русый хвост малышки, приговаривая: «Счастливая будет! Вон коса-то у девки – загляденье!»

Женька росла милой, смышленой и непоседливой. Галина Аркадьевна любила её какой-то особенной, отдельной любовью, не имеющей ничего общего с её обожанием Николая Петровича, например. Или к тому, что она чувствовала к Зине, когда та была ребенком. Вообще, она очень изменилась. Изменилась внешне и внутренне. Черты лица стали мягче, походка утратила резкость и порывистость, а взгляд – холод. Глаза её, как будто подсвечивались изнутри. Третье замужество и появление в семье маленькой девочки с глазами её первой, самой чистой и самой сильной любви подействовало на неё, как живительная влага для засыхающего растения. Так случилось, что пик её женственности и привлекательности случился не в восемнадцать и не в двадцать пять, а на шестом десятке её жизни. И подсознательно чувствуя, что такое, почти осязаемое счастье не может продолжаться очень долго, она пыталась насладиться им сполна. Первого мужа Галина Аркадьевна очень любила, но эгоистичной, своекорыстной любовью, как бы исключительно для себя. Здесь было много чего: и страсти, и ревности, и шумного выяснения отношений, и бурного примирения, и ультимативных требований, и клятвенных заверений в вечной любви, и демонстративных уходов, но не было взаимного уважения, не было внутренней, личной свободы, они оба увязли и задыхались в этом браке.