Одно я знала точно: мы с ним определенно НЕ вместе. Ему жениться надо, детей заводить. И уж точно не со мной. Вот смеху-то будет, когда мы с дочерью одновременно рожать пойдем. Нет уж! Такого в деревне точно не поймут.

После принятия решения я наконец уснула.

Утром я, кое-как приведя себя в порядок, вышла на кухню. Там стоял хохот, вкусно пахло блинчиками.

– О! Как вкусно пахнет! Умница, дочка! – похвалила я, не разобравшись.

– А нет! Не дочка умница, а Миша, – захохотал зять, – сегодня он у нас самая ранняя птичка. Миша, скажи, и почему ты все время уезжал?

– Может, потому, что мне не предлагали остаться? – не глядя ни на кого и переворачивая блин, усмехнулся он.

– Теща, ты жестокая женщина! Так долго лишала нас таких вкусных блинов! – заявил Антон и подцепил блин.

– И давно тебе перестали нравиться мои блины? Эх, неблагодарный ты, зять, человек, – укоризненно произнесла я, – вот мне бы еще кофе кто налил, я бы того расцеловала. Вот сразу и по-взрослому!

– Народ, все слышали обещание? – обратился Михаил ко всем. – Присаживайся, спящая красавица, вот твой кофе.

Ну вот знаю же, что язык мой – враг мой! И каждый раз об этом забываю!

– О! Спасибо тебе, добрый молодец! – попыталась я отшутиться и с наслаждением сделала большой глоток кофе. – Надо же, как я и люблю, с большим количеством сливок и без сахара. И как только узнал?

– Ну, я и сам так пью, может, чисто интуитивно почувствовал, что мы с тобой одной крови, Маугли? – прозвучал ответ Михаила на мой вопрос.

– Все, теща, не отвертишься ты теперь! Обещания надо выполнять! – веселился зять.

Я показала ему кулак, пока Михаил переворачивал очередной блин и стоял к нам спиной.

– Нет, Тох, извини, но взрослые по-взрослому при детях не целуются, – вдруг выручил меня Михаил.

Я облегченно выдохнула, а он продолжил:

– Но я вам обещаю, что долг она мне свой отдаст! – и отвернулся опять к сковородке.

– Теща, ты попала! – сочувственно проговорил Антон.

За столом балагурил зять, хохотала Анюта, сыпал шутками Михаил. А я была, что называется, не в своей тарелке. Миша вел себя непринужденно. Ничто в его поведении не выдавало того, что вчера у нас с ним что-то было. Вот здесь же, на этой же столешнице, под этим же самым окном и было. А у меня при одном только взгляде на эту столешницу тянуло низ живота, и тяжелела грудь.

После завтрака дети ушли в свою комнату собирать вещи. Я складывала посуду в посудомойку, когда Миша подошел сзади и обнял меня.

– Кать, мне надо уехать сейчас. Можно, я завтра приеду вечером. Один. Я хочу тебя так, что скулы сводит.

– Нет, Миш, не приедешь, – я выпуталась из его рук, хотя мне этого и очень не хотелось.

Хотелось мне как раз совсем другого: накинуться на него и не отпускать никуда, но я вчера приняла решение. Надо дать парню возможность жить с подходящей ему по возрасту девушкой, а это значит, что надо отпустить парня.

– Почему? Нам же было хорошо вместе, – он замер.

– Да, было, но больше этого не повторится! Миш, мы не можем быть вместе.

Он дернулся, будто я дала ему пощечину. Как же я хотела сейчас прижаться к нему всем телом! Как он там сказал? "Скулы сводит"? Мои скулы тоже сводило так, что в глазах темнело. Но кто-то же из нас двоих должен быть взрослым. Зачем ему престарелая тетка, которая к тому же еще и теща его друга. Он развернулся и молча вышел из кухни, а через пять минут я услышала и увидела, как со двора выехал его микроавтобус.

– А чего это Мишка с нами не попрощался? – удивился зять, выйдя на звук удаляющегося мотора.

– Ну, может, не хотел вам мешать вещи собирать? – усмехнулась я, продолжая заниматься с посудомойкой и не глядя на зятя. Иногда он бывает очень уж наблюдательным, а сейчас у меня точно все было написано на лице.