– Как хорошо, что вы его прогнали. Может, сегодня не вернется. Каждый день сюда шастает и скандалы закатывает. Следующий!

Сашка все еще в оцепенении, поэтому Всеволод Алексеевич молча берет из ее рук паспорт и кладет на стойку.

– Выдайте нам посылочку, будьте любезны. На фамилию Тамариной.

Он само обаяние. Народный артист, интеллигент, франт. Который ну никак не мог произнести все то, прозвучавшее в адрес деда. Сашка сто раз себе напоминала, в какой среде прошло детство маленького Севы. Послевоенная Марьина Роща – самый криминальный район Москвы. Да и шоу-бизнес – не институт благородных девиц и не кадетский корпус. И Туманов совершенно прав, дементные агрессивные деды понимают только силу. Бить их, конечно, нельзя, но разговаривать надо жестко, иначе не поймут. И все-таки…

Посылочку им, разумеется, выдают. И через пять минут Всеволод Алексеевич уже увлеченно роется в коробке, рассматривая яркие пакетики с конфетами и баночки с конфитюром на фруктозе. Довольный как ребенок, получивший новогодний подарок. Как и договаривались, сам несет коробку домой. По дороге Сашка все-таки решается задать мучающий ее вопрос:

– Всеволод Алексеевич, а от меня действительно пахнет табаком?

Черт бы подрал этого деда. Она ведь всегда переодевается. И руки моет. Волосы у нее короткие, вряд ли хранят запах. Может, у деда просто пунктик? Мало ли, как его глючит. Может, он всем женщинам одно и то же выдает. Но Всеволод Алексеевич как-то странно ухмыляется.

– Что? Пахнет?!

Кивает.

– Предупреждая твой сеанс самобичевания, замечу, что мне нравится запах табака. И если ты не станешь курить в спальне, то ничего не случится. Я и сам бы с удовольствием курил, если бы мог. И сигарета в женской руке мне нравится. Вот такой я извращенец. Это чертовски сексуально.

Сашка тихо ойкает. А он смеется. И берет ее под руку, потому что дождь усиливается, а зонт у них по-прежнему один.

– Можно, Всеволод Алексеевич? – Сашка замирает на пороге.

Глупо, конечно, стучаться в спальню, где ты ночуешь чаще, чем в своей собственной. Но она встает гораздо раньше его и, если потом требуется зайти назад, стучится.

И он прекрасно знает, зачем она пришла, не дождавшись его появления на кухне. И сразу мрачнеет. Он сидит на краю кровати, только что из душа, влажные волосы зачесаны назад. На Туманове синий махровый халат, и даже в нем он выглядит артистом, хоть сейчас на сцену.

– Опять? Всё чаще и чаще. Скоро каждый день начнем менять!

– Неделя прошла, Всеволод Алексеевич.

Сашка сама предпочла бы, чтобы это происходило реже. Лучше вообще никогда. Никогда у доктора Тамариной не дрожали руки, никогда ничего не екало, даже в бытность студенткой-практиканткой. А сейчас и опыта завались, и рука набита до автоматизма. Но только не с ним. Иногда Сашке кажется, что легче было бы нанять медсестру. Но он же никого к себе не подпустит.

Всеволод Алексеевич тяжело вздыхает и скидывает халат. Дозатор инсулина лежит на тумбочке, он может не подсоединять его около часа. Вполне хватает, чтобы спокойно принять душ и не спеша одеться. Электронная коробочка цепляется на пояс брюк, а ночью он кладет его рядом на постель. Очень удобная штука, если бы не еженедельная замена канюли – иглы с фиксатором, через которую инсулин поступает в организм. Одна неприятная процедура в неделю при ее установке вместо ежедневных многократных инъекций. Чудеса техники и электроники. Проблема в том, что он вообще боль не переносит. И Сашка чувствует себя последней сволочью, когда приходит к нему вот так, по утрам понедельника.