Твари прикрывались мирными жителями. Так просто было не подступиться. Две бессонные ночи прошли незаметно за составлением плана. Юра ощущал, что у него открылось второе, третье, четвёртое, пятое дыхание… Как и у его сослуживцев. Были те, кому пришлось гораздо хуже, чем ему: голодным полураздетым людям в подвалах, которых неонацисты держали в заложниках, которых он шёл освобождать.

По улицам текли потоки грязной воды, собираясь в канавах и уродливых рытвинах, оставленных тяжёлой боевой техникой. Юрин отряд бесшумно скользил меж надгробий-многоэтажек, направляясь в самое сердце замершего в ужасе города.

Нет, ещё не в нём мой друг встретил свой новый Путь. В другом месте. Каждый раз, когда я вспоминаю о войне, в моё сознание врывается одна и та же страшная картина, обрывающая в моём сердце последние нити равновесия и спокойствия.

Это произошло внезапно. И он будто мысленно, сквозь пространство, время и смерть приказывал мне отвернуться, но я не отворачивался, зная, что не имел морального права это делать. Нет, я смотрел, смотрел сквозь глаза, залитые его кровью. Я весь был покрыт ею с ног до головы, а он, как ни странно, нет, либо мне так казалось.

Он лежал на земле, на серо-буром ковре пожухлых трав. Вокруг словно не разливалась яркая цветущая весна, а стояла промозглая осень. На мертвенно-бледном, холодном лице моего друга застыло выражение умиротворения, пересохшие ледяные губы были чуть приоткрыты, руки безвольно раскинуты в стороны. Его сослуживцы, которые приходили в себя и поднимались с земли, были для меня тенями, я не различал ни их лиц, ни фигур. Только Юра уже подняться не мог, вернее, в том понимании, которое подразумевают люди.

Кто-то из солдат с криком кинулся к нему, меня, словно бесплотного духа, откинуло назад. Образ друга заслонили тела, и он будто растворился в тумане. В своих воспоминаниях я вернулся в тот дождливый полдень на подступы к истерзанному городу, куда держал путь Юрий.

Хотелось закричать ему «Стой! Не иди туда!», но я понимал, что даже будь у меня такая возможность – воздействовать на прошлое, он бы всё равно не остановился. Не для того он отправился на эту войну. Он не мог остаться в стороне, спокойно наблюдая за тем, как гибнут люди в соседней стране, и отвратительная нацистской чума расползается по земле, захватывая всё новые территории. Нет, Юра был не таким. Такие, как он, держали на своих плечах весь мир и никогда не думали отступать. Не жаловались, принимая для себя лишь один путь – путь служения Родине и людям.

***

Дети в подвале устали ждать. Они уже смирились с тем, что их никогда не спасут. И нацисты если будут особо голодны, возможно, съедят их заживо. И как раз настал момент, когда они находились на грани от этой черты. Непоправимое они уже совершили, оставалось совершить то, что окончательно убило бы в них последние остатки человечности. Я не понимал, что превратило их в таких монстров.

Следующее моё воспоминание – перестрелка. Нацистов выбивали из дворов. Юра пригибался, чтоб не попасть под пули, стрелял в ответ, кидал гранаты в окна, потом, когда всё вроде затихло, перебежал на другую точку. Противник снова открыл огонь. Моему другу не впервой было терпеть сумасшедшие физические и психологические перегрузки. Это я терялся, не успевая следить за его действиями. Всё происходило слишком быстро. Осколки и крупная пыль секли лицо будто розгами. Я словно был обнажён. На мне не было толстой военной формы, подвески с боеприпасами. Не понимаю, как мой друг вёл меня в бой. Иногда мне казалось, что моё пребывание на фронте в качестве военкора было иллюзией, и что я по-прежнему находился в своей маленькой пустой квартире на отшибе большого города и испытывал кромешное одиночество. В бою, как, впрочем, и в мирной жизни, каждый одинок, каким бы слаженным не было отделение, рота, батальон… В душе каждый всё равно находится один на один с врагом.