Я рассмеялся.

— Ты чертов псих, — сказала Белла, одеваясь.

Я достал из стола пачку банкнот и бросил — та ее поймала на лету. Белла, как бы не обижалась, к деньгам относилась, как к святыне. Архип увел ее, я снова себе налил. Посмотрел в темноту сада — в ней тенями скользили сильные тела собак. На душе у меня было погано, и ничего не помогало. Когда только в детский дом попал, стал думать о том, что все наладится, стоит только начать жрать досыта. Подростком мечтал о деньгах. Потом о мести. Сейчас?

Сейчас напьюсь, решил я. Однако после еще двух бокалов пришло четкое понимание, что больше пить не хочется. Я закурил и вышел из кабинета, в котором провел весь вечер. Шел по дому, стряхивая пепел прямо на пушистые ковры и дорогой паркет. Завтра уберут.

И посреди длинного темного коридора огромного, нахер мне ненужного дома, я вдруг подумал о том, что я один. Я давно один, девятнадцать лет уже, я привык, я давно не нуждался в ком-то. Мне вполне хватало знакомых, партнёров по бизнесу, Архипа, женщин, которых я так часто менял. Одиночество меня не мучило.

Но теперь у меня был человек, подумал я, осознавая, что я не вполне трезв. Мой личный, принадлежащий только мне. И я повернул к комнате Юстины. У нее горел ночник. Она сидела на кровати, в своей водолазке, конечно же.

— Ничего не говори, — предупредил сразу я.

Сам отвел взгляд — я не хотел видеть ее сейчас. Упал на кровать, как был, в одежде, что наверняка еще пахла Беллой. Лег на бок, лицом к краю.

— Обними меня, — сказал я. — Считай, это приказ. Просто обними. И как бы тебе не мечталось убить меня, имей ввиду, если утром я не проснусь, живой тебя отсюда не выпустят, и папочку твоего любимого здесь же в парке повесят.

Она медлила. Затем опустила руку на мое предплечье. А проваливаясь в сон я успел почувствовать, как прядь ее светлых волос коснулась вскользь моей щёки.

11. Глава 10. Юстина

Он уснул практически мгновенно, как только его щека коснулась подушки. Я не обнимала его. Положила на него руку и сидела так некоторое время, практически уверенная в том, что он притворяется, и накажет меня, как только я руку уберу. Дело в том, что он спал нереально тихо, если бы не вздымающаяся грудная клетка, его можно было бы счесть мёртвым. Но так мне повезти не могло, да и потом — в его смерти обвинили бы меня. Архип с его огромными ручищами разбираться бы не стал.

О том, чтобы спать рядом с Мартином и речи не могло идти. Я села в кресло напротив. Стоило ему пошевелиться во сне, я, как заботливая мать, вставала и возвращала свою руку на его предплечье и стояла так, пока он не успокаивался.

Невозможно странный и жестокий человек. Его действия были непредсказуемыми и с логикой вообще не вязались. Я не знала чего от него можно ожидать в следующий момент. А предсказывать его действия наперед было бы неплохо.

Я сидела в кресле и впервые внимательно разглядывала мужское лицо, раньше мне мешал гнет его взгляда. Если не знать Мартина, его можно было бы счесть красивым. Его лицо было практически совершенно и просилось на обложки журналов и в рекламные ролики. Оно не было слащавым. Оно было красивым именно грубой мужской красотой — резко очерченные губы, крупный, но узкий нос, массивная челюсть. Этому подонку даже двухдневная щетина шла.

— Как бы ты не выглядел, ты все равно больной ублюдок, — прошептала я.

Полезла в свой туалетный столик. У меня не было телефона, а я должна была знать, сколько дней здесь нахожусь, как Робинзон, отмечала дни палочками. Вместо авторучки косметический карандаш, записывала на куске белого картона. Выходило около недели, может, чуть больше. Еще я записывала время, в которое видела дома Архипа или Мартина, мне нужна была система, если я хочу сбежать.