Куролесов выпил и еще более охмелел. Акулина уж тяготилась им, но он не уходил.

– Странное дело, отчего я раньше не мог вас заметить! – говорил он пьяным голосом, покачиваясь на стуле. – Я ведь ходил сюда к нему. Хоть редко, но ходил. Странно. А у меня глаз зорок… Ох как зорок!

– В ненастоящем теле жила, оттого и не заметили, – отвечала Акулина. – А вот теперь, когда я в белом теле…

В это время в прихожей раздался звонок.

– Это, должно быть, они… Трифон Иваныч… – проговорила Акулина, несколько смутившись.

В дверях в столовую действительно показался Трифон Иванович.

– Дяденьке Трифону Иванычу особенное! – воскликнул Николай Куролесов, завидя входящего в столовую Трифон Ивановича, и вскочил из-за стола с такою стремительностью, что даже уронил на пол рюмку. – Поздравляю вас с праздником, Рождеством Христовым и желаю вам всего хорошего! – приблизился он к дяде. – Позвольте обнять вас и запечатлеть горячий поцелуй. Что вы, дяденька, щеку-то мне подставляете в сей день священный! Небось, кабы Акулина Степановна подошла, так губы бы подставили.

Трифон Иванович был совсем в замешательстве и первое время не двигался даже с места, а только спросил племянника:

– Ты чего же это тут? Ты что делаешь?

– Как что? Я с визитом… Родной племянник явился в священный день поздравить своего дядю с праздником, а вы спрашиваете, что я здесь делаю! Вот дядинские-то чувства! Нет, дяденька, я не в вас. Я вот сейчас с Акулиной Степановной проводил время в приятных разговорах и пил за ваше здоровье.

– Нечего тут и Акулине Степановне было делать. Ейное место в своей комнате. А твое дело прийти, не застать дома и уйти – вот твоя амбразура.

– Вот так раз! Вот так мерси с бонжуром! – воскликнул Куролесов. – Я со скоропалительностью всех чувств к дяде, а мне, изволите ли видеть, такой ультиматум! Акулина Степановна, слышите?

Куролесов обернулся к Акулине. Та встала из-за стола и уходила из столовой.

– Акулина Степановна! Куда же вы? Позвольте… Дяденьку нечего слушать… Это они сгоряча, – остановил Акулину Куролесов.

– Какое сгоряча! Я уж вижу их… Ведь они обидчики.

– Иди, иди с богом. Нечего тебе тут… – кивал ей Трифон Иванович.

Акулина слезливо заморгала глазами и вышла из комнаты.

– Дяденька Трифон Иваныч, позвольте… За что же вы вампира-то с женским полом разыгрываете! Эдакая, можно сказать, чудесная дама, эдакая краля, такой розан в соку, и вдруг…

– Довольно, довольно. Не доросла еще она до дамы-то.

– Помилуйте! Даже французинкам может нос утереть.

– Брось, тебе говорят! Достаточно!

– Как «брось»! Я полчаса сидел и на их красоту со всех сторон любовался. Ну, дяденька, а уж и мастер же вы выбирать женский пол! Скажите на милость, какую красоту писаную на старости лет откопали! Впрочем, ведь солидарные-то люди опытнее нас, они знают, где раки-то зимуют.

Трифон Иванович тяжело вздохнул и опустился на стул.

– Будет тебе, уймись, – говорил он, избегая смотреть племяннику в глаза, но тот не отставал от него.

– Давно ходит по рынку молва, что при вас находится в ключницах очень невредный кусок, – продолжал он, – но о такой писаной красоте я и не воображал. Верите ли, ведь я от этого происшествия даже в исступление ума вошел. Как честный человек, в умоисступление ума. Дяденька, можно мне выпить с вами за здоровье красоты Акулины Степановны?

– Не желаю… – глухо отвечал Трифон Иванович. – Так я выпить с тобой выпью, а за красоту не желаю. Да и ступай ты домой.

– Позвольте… отчего за красоту выпить не желаете?

– Да что ты пристал как банный лист! Оттого не желаю, что хозяева за красоту своих ключниц не пьют. Ключницы не из-за красоты нанимаются.