– В соседнем корпусе. Направо и по тропинке.

Мать кивнула, снова оправила волосы хищным жестом и скрылась за дверью. Наступила тишина. Галактионова в задумчивости постучала кроссовком по полу, затем словно бы очнулась от мыслей, подошла к гробу Саши и поправила ткань обивки.

– Развод явно болезненный, – резюмировал Станислав и пошлёпал по карманам пиджака в поисках блокнота. – В таких случаях дети неосознанно делают все, чтобы снова объединить родителей. Часто болеют. Или…

Оба посмотрели на гробы.

– Подвергают свою жизнь опасности, – закончила за него Галактионова. – То есть дело в сайте.

– Ты не будешь обвинять ножницы в том, что кто-то запихнул их в розетку. Дело всегда в людях.

– А если на ножницах написано: «Запихни меня»?

– Галактионова, это ножницы.

Она хотела что-то вставить, но Станислав ей не дал:

– Первая очередность – ближний круг. Друзья, парни, работа, учёба… сайт сайтом, но что-то заставило Александру устраивать эти игрища. Что в школе, что с сестрой.

Галактионова повела бровями, мол, услышала, но не очень согласна. Станислав почувствовал, что теряет терпение.

– Послушай… – он не смог спрятать раздражение, и голос его задрожал. – Твои выходки уже стоили жизни человеку. Хочешь продолжать? Под внутреннюю проверку хочешь?

– Мы можем работать в двух направлениях.

– Галактионова, ты глухая?

Ему до колик хотелось увидеть в этих карих иллюминаторах хоть тень вины за смерть Александры, но там показалось что-то другое. Что-то шевельнулось, подержалось на плаву и тут же пропало, словно гигантский спрут ушёл на дно.

– Кстати, ты помнишь, когда мою мать перестали искать среди погибших?

– Чего? – удивился Станислав. Его всегда бесила эта привычка Галактионова скакать с темы на тему. – Мне почем знать?

– В архиве сказали, что дело у твоего папы.

Станислав сложил руки на груди и сделал лицо кирпичом.

– Ладно. Я поняла. Ближний круг.

Галактионова покивала какой-то своей мысли и вышла.

Станислав оглянулся на гробы, поежился. На душе было гадко и противно, и висело какое-то предчувствие, что нет, не «ладно», что эта циркачка, эта юродивая так не успокоится.

– Как же меня всё это задолбало, – шепнул Станислав.

Мёртвые сестры, конечно, ему не ответили.

Солнце пробивалось сквозь желтеющие листья алычи: нагревало то руки Константина Михайловича, то панамку на голове. Он недовольно ёрзал на складном стуле и посадочным совком выкапывал в земле одинаковые, как шеренги солдат, кубические ямки.

Приближался шум шагов.

Константин Михайлович оглянулся и ладонью прикрыл глаза от солнца. Сперва он увидел только силуэт на фоне золотого сияния, затем различил лысую голову, перистые облака за ней и синее, до боли синее небо.

– Ну, здравствуй, – сказал глухо Константин Михайлович и продолжил копать.

Человек за спиной молчал, но молчал тяжело, так что делалось не по себе.

– Хорошо на свободе? – не выдержал первым Константин Михайлович и выдрал тугой корень из земли.

– Сочувствую с Мариной. Мне и не сказал никто.

Ответ неприятно кольнул. Жена умерла так давно, ещё в начале срока Галактионова, что это казалось привычным, данностью. Не вызывало чувств и эмоций. Тем более – стыда.

За что?

Перед кем?

Константин Михайлович совком округлил ямочку в центре, подровнял края и подтащил рассаду лимонных и оранжево-жёлтых бархатцев.

– Ты Славе обещал уехать.

Собеседник молчал – с годами он явно не стал разговорчивее.

– Больше слово не держишь? – поддел Константин Михайлович.

– Дай сдохнуть нормально. По-человечески прошу.

Константин Михайлович вытащил из емкости один цветок и не без восхищения осмотрел корневую систему кубической формы.